чтобы перекрывать рев толпы, свершившей революцию" 1, Брюан вызывал у Лотрека 
восхищение. 
Впрочем, это бывало с ним всегда, когда он сталкивался с людьми, наделенными 
недюжинной 
жизненной силой.
           1 ЖюльЛеметр.
       
       Каждый вечер Лотрек приходил в это кабаре, где уже не было роскошной 
обстановки 
Сали, а стояли лишь столики, скамьи да стулья. По залу расхаживал Брюан, в 
темно-красной 
фланелевой рубахе, в черных вельветовых брюках и куртке и в резиновых сапогах 
канализационного рабочего. В одной руке он держал дубину, другой - упирался 
кулаком в бок. 
Лотреку, наверное, особенно нравился именно костюм Брюана, дополнявшийся еще 
черной 
накидкой, пунцовым шарфом и широкополой шляпой (Куртелин прозвал ее "скатертью 
дорога"), 
из-под которой выбивалась темная грива. Но еще больше притягивали Лотрека к 
Брюану его ярко 
выраженная индивидуальность, его умение владеть толпой.
       Лотрек ликовал, слыша, как Брюан встречает гостей. Какие там "ваше 
превосходительство" и "высокочтимые дамы" - эти выражения Сали забыты. 
"Внимание! - 
провозглашал Брюан, когда кто-нибудь входил в зал. - Вот идет шлюха. Но не 
думайте, что это 
какая-нибудь завалявшаяся девка. Товар первого сорта! Прошу, дорогие дамы, сюда.
 Рядом с этим 
одутловатым мистером. Ну вот, все в порядке, вас всего пятнадцать человек на 
скамье. 
Потеснитесь, черт побери, еще немножко! А ты, лунатик, садись-ка сюда со своими 

потаскушками".
       Лотрек, не любивший все, что считалось "приличным", с радостью наблюдал, 
как Брюан 
отделывал светских господ во фраках и расфуфыренных дам, которых кабаре манило 
своей 
непривычной обстановкой.
       И им нравилось такое обращение. Они жаждали, чтобы их снова оскорбили. 
Однажды 
ночью какой-то генерал, тряся руку Брюану, сказал: "Спасибо. Я провел чудесный 
вечер. 
Наконец-то в первый раз в жизни меня в лицо назвали старым хрычом".
       Этот стиль, который прославил его заведение, Брюан изобрел совершенно 
случайно. В 
день открытия "Мирлитона" - а в это дело Брюан не только вложил все свои 
сбережения, но и 
залез в кое-какие долги - в кабаре забрели всего лишь двое или трое 
бездельников. Взирая на 
пустой зал, где при Сали - Брюан это часто видел - всегда было полно, он, 
раздраженный тем, 
что его предприятие неминуемо прогорит, накинулся на посетителя, который 
требовал спеть еще 
одну песенку: "Что? Нет, вы посмотрите на эту харю, он еще устраивает тарарам!" 
Назавтра или 
через день этот субъект снова пришел в "Мирлитон", и уже не один, а в компании 
друзей. Брюан 
спел свои песенки. Но посетители, казалось, были недовольны. "Что же, а сегодня 
нас разве не 
собираются обливать помоями?" Хозяин кабаре быстро смекнул, какой вывод надо 
сделать из 
этого неожиданного замечания. Господа желают, чтобы их оскорбляли? Великолепно. 
За свои 
денежки они это получат! И Брюан, не откладывая в долгий ящик, взялся за дело. 
С тех пор в 
кабаре потянулись посетители. Вскоре на нем появилась вывеска:
       "В "Мирлитон" ходят те, кто любят, чтобы их оскорбляли".
       С десяти часов вечера и до двух часов ночи кабаре было переполнено. "Я 
буду петь "В 
Сен-Лазаре", - заявлял Брюан и кричал гостям: - Эй вы, стадо баранов, 
постарайтесь, когда 
будете горланить припев, не сбиваться с такта... Мсье Мариус, начните с 
тональности фа диез".
       Брюан играл свою роль без особого напряжения. Лотрек, сразу же ставший 
его близким 
другом (они вскоре перешли на ты), великолепно знал, что Брюан действительно 
глубоко презирал 
своих гостей, которые забирались на Монмартр, чтобы пообщаться со всяким 
сбродом. "Эти 
идиоты, - объяснял красавец Аристид, - ровным счетом ничего не понимают, да и