мастерскую; шмыгнув 
в угол, к своему табурету, опирался на него огромными ладонями, подпрыгивал и 
наконец 
усаживался. Ноги его болтались в воздухе.
       В первые дни ученики, возможно, и хихикали, глядя на этого гнома, у 
которого туловище 
держалось на крошечных ножках, спрятанных в брюки в черную и белую клетку, на 
его голову, 
которая казалась слишком большой, на его толстый нос, оседланный пенсне в 
металлической 
оправе, и толстые губы, мокрые от слюны, скошенный подбородок, на котором 
начала 
пробиваться черная щетина, жесткая как проволока. В мастерских художников любят 

позубоскалить. А может быть, ученики, предупрежденные Рашу, и воздерживались от 
едких 
насмешек. Ведь Лотрека сюда рекомендовал Рашу. Когда пришел впервые, Лотрек 
невозмутимо 
- во всяком случае, внешне невозмутимо! - пожал всем руки, выдержал 
устремленные на него 
взгляды. Всякий раз, попадая в общество, где его не знали, он испытывал 
неловкость, больше того 
- стыд. Но он пересиливал себя. Он мужественно выдерживал любопытство 
окружающих, 
поднимал голову и при ходьбе сильнее, чем обычно, переваливался с боку на бок, 
словно говоря: 
"Да, это я, ну и что из того?"
       Действительно, что из того?
       Он понимал, на какие унижения идет, решив, несмотря ни на что, жить как 
все. Он все 
обдумал и знал, что его ждет. Он не из тех слабовольных людей, которые 
закрывают глаза на 
действительность. У него нет выбора - или такая жизнь, или никакой. Оставаться 
на положении 
калеки, быть окруженным вниманием, но презирать себя! Покой - и в то же время 
отвращение к 
самому себе. Уж лучше умереть! Его знатное происхождение, его богатство - все 
это напоминало 
заржавевшие ключи, которые не могут отпереть ни одну дверь. Вход в мир был 
закрыт для него. 
Если он хочет проникнуть в него, ему придется добиваться этого собственными 
силами, заслужить 
иной титул. Вот так младший отпрыск какого-нибудь знатного рода, лишенный 
наследства, 
уезжает в заокеанские страны, чтобы сколотить себе состояние. Лотреку хотелось 
бы стать врачом 
или хирургом. Ему по душе орудовать скальпелем, изучать человеческий организм. 
Но при его 
физических данных об этом нечего и помышлять. Его удел - искусство. Только 
искусство 
поможет ему добиться права, о котором он мечтал, - права дышать одним воздухом 
со всеми 
людьми.
       Вначале Лотрек с трудом приспосабливался к жизни мастерской. Уж очень 
все в ней 
отличалось от той среды, в которой он вырос. Он тосковал, но настойчиво боролся 
с собой. И с 
упорством, достойным его далеких предков, воинственных альбигойцев, он с 
головой уходил в 
работу.
       Лотрек жил полной жизнью.
       За короткое время он покорил своих товарищей. Как полагалось по традиции 
новичку, он 
щедро - праздник так праздник! - угостил их: были пунш, белое вино, устрицы, 
кулечки с 
жареной картошкой, сигареты и сигары. Но не только угощением завоевал Лотрек 
симпатии своих 
соучеников. Главное заключалось в нем самом. Потомок крестоносцев мог бы 
держаться 
высокомерно, а он был необычайно прост. Юноша, с которым судьба поступила так 
бессердечно, 
мог бы озлобиться, стать угрюмым. А он был сама приветливость. Он не вымещал на 
других свои 
беды, не искал виноватых. Его дружелюбие, его умение расположить к себе трогали 
людей. 
Ничто, казалось, не способно было его удивить, шокировать. Его интересовало все.
 Он был такой 
душевный, такой общительный, что, едва успев познакомиться с ним, люди 
переставали замечать 
его уродство. Привыкший к жизни в большой семье, он легко вливался в коллектив.