К тому же 
дружба была необходима ему. Совершенно беззащитный, он страшился одиночества, 
откровенно 
искал поддержки. Друзья были благодарны ему за это. Если бы он ныл, жаловался, 
от него все бы 
отвернулись. Но он первый смеялся над своим несчастьем, с готовностью 
подтрунивал над собой. 
"Я ликерная бутылка", - шепелявя, говорил он и при этом гримасничал, пародируя 
себя. Он 
развлекал зрителей, сознательно подчеркивая свое уродство только с целью 
самозащиты, с 
намерением отвести удар: ведь тогда смеялись не над его уродством, а над его 
гримасами. Но кто 
мог проникнуть в его душу? Кто знал, какие муки испытывает "маленький обрубок"?
       Лотрек пленял своей честностью, своим независимым поведением, живостью, 
мальчишеством, фантазией. Ему прощали все: капризы избалованного ребенка, 
раздражительность, то, что он мог, вспылив из-за какого-нибудь пустяка, резким 
словом обидеть 
тех, кого больше всего любил: Рашу, с которым он сошелся очень быстро, или 
Адольфа Альбера 
- двадцатишестилетнего юношу, относившегося к нему с большой нежностью. Впрочем,
 
хорошее настроение быстро возвращалось к нему. Даже самый посредственный 
каламбур 
способен был развеселить его. Если кто-нибудь начинал напевать, он тут же 
подхватывал.
       Тем не менее у Лотрека на все был свой собственный взгляд. Он проявлял 
трезвый ум по 
отношению к себе, а также к остальным и мог быть вполне беспристрастным судьей, 
так как 
сознавал, что лично он вне игры. Среди окружавших его молодых людей он сразу же 
угадывал 
тех, которые никогда ничего не достигнут. Эти слабовольные, болтливые, 
лицемерные 
ничтожества, прикрывавшиеся красивыми словами, считали, что для того, чтобы 
стать 
художником, достаточно внешне подражать истинным мастерам 1. Лотреку все это 
было противно. 
Нет, он не хочет разыгрывать из себя художника. Его внешность и без того 
обращала на себя 
внимание, и это было достаточно мучительно. В его трагичной жизни нет места 
комедии. Но он не 
выносил также, когда комедию разыгрывали другие. Ему было чуждо самомнение, 
прожектерство. 
Он любил людей прямодушных, таких, которые ничего из себя не строили, но зато 
сами по себе 
были личностями незаурядными.
           1 "Я не помню случая, - говорил потом Рашу, - чтобы Лотрек ошибся в 
оценке наших товарищей. 
Он был поразительным психологом".
       
       Лотрек работал с большим усердием. По утрам - в мастерской Бонна; во 
второй половине 
дня - у Пренсто или Рашу. Еще до поступления к Бонна он овладел некоторыми 
тайнами 
ремесла, но вел себя у него так, словно ничего не знал. Он начинал с азов. Все 
с самого начала. 
Покорно слушал он советы знаменитого художника, стараясь применить их 
практически. Не зная 
усталости, рисовал углем.
       Первые замечания Бонна, надо признать, были не очень обнадеживающими. 
"Мэтр сказал 
ему, - писал Пренсто родным Лотрека, - что у него странные краски, и еще - что 
он рисует, 
как ребенок". Это было ужасно, но критика мэтра только увеличила энергию 
Лотрека. Бонна 
"подсыпал ему перца в кровь". Лотрек тут же стер - да здравствует хлебный 
мякиш! - только 
что сделанный рисунок и с новым рвением принялся за работу. Разве мог он 
несерьезно отнестись 
к мнению мсье Бонна, художника, "величие которого, - говорил он в одном из 
своих писем к 
дяде Шарлю, - не позволяет мне задавать вопросы"?
       В строгом сюртуке, с орденами, которые он менял в зависимости от того, 
куда 
направлялся, этот прославленный портретист бывал в посольствах, в министерствах,
 в 
великосветских салонах.
       Для того чтобы заказать Бонна портрет, было мало одного желания. Не 
каждый, кому