досконально, 
с наблюдательностью знатока изучал их движения. "Я напишу таких красавцев 
скакунов!" - 
сказал он отцу. "Да, намалевать их ты можешь!" - ответил граф Альфонс.
       Ужасная фраза, особенно жестокая потому, что, произнося ее, граф 
подсознательно 
гораздо больше думал о себе, чем о сыне! Он скорбел не о нем. Уродство Анри 
глубоко огорчало 
его лишь потому, что он обманулся в своих ожиданиях. Он надеялся приобрести 
товарища по 
охоте, а лишился даже наследника. Конечно, для мальчика сделают все, что 
возможно, не 
пожалеют ни забот, ни денег. Но и только. В остальном же этот калека перестал 
интересовать его. 
Граф вел себя так, будто у него никогда не было сына. Рухнули все его надежды. 
Разочарованный, 
повергнутый в меланхолию, он одиноко жил в окружении своих суровых соколов.
Собаки, птицы, оружие, любовь.
За одну радость - стократное горе.
Бегите от бури
И от женщины, как от чумы.
За маленькую радость тяжела расплата
Влюбленных и охотников 1.
           1 Эти стихи ирландского графа Макмагона были выгравированы в 1913 
году графом Альфонсом на 
ставнях его соколиного двора.
       
       Недостойный отпрыск прославленного и могучего рода, Анри Лотрек стал 
чужим - и он 
знал это! - даже для своей семьи. Он был отсохшей ветвью. Трудно найти более 
убедительный 
способ подчеркнуть бесспорность этого: свое право первородства, которое 
естественно должно 
было перейти к его сыну, граф передал младшей сестре Алике.
       "Тяжелый" 1 взгляд Лотрека иногда подолгу задерживался на родителях. В 
нем 
вспыхивало возмущение: это они сделали его таким! Но он тут же подавлял в себе 
это чувство, 
хотя иногда все-таки не мог удержаться от горькой шутки: "Моя мать - сама 
добродетель, но она 
не устояла перед красными штанами". Временами его смех напоминал рыдание.
           1 Мэри Тапье де Селейран.
       
       Он работал. Где бы он ни находился, он работал. Из Ниццы его перевезли в 
Альби, затем в 
Селейран и в Боск. В Боске, у "стены плача", он 4 ноября убедился, что за год 
вырос только на 
один сантиметр. Он работал без устали. Триста рисунков, около пятидесяти 
полотен - таков 
урожай 1880 года.
       В Селейране он снова вернулся к пейзажу. В Альби он попытался написать 
виадук 
Кастельвьель, вид на который открывался с террасы Боска. Но если его работы, 
где он передает 
движение, обладают убедительной силой, если в его портретах тоже есть сила и 
достоверность, то 
его пейзажи совершенно безлики. Большие, неподвижные леса, застывшие в 
августовской тиши 
виноградники - какие они у него бесцветные! Впрочем, Лотрек больше не любил 
природу. 
"Природа меня предала", - говорил он.
       А любил он все живое, волнующее, требующее от человека активности, все 
то, что 
напоминало ему его прежний мир, теперь утраченный. И не только это. В человеке 
или животном 
его привлекали черты особенные, отличающие их от других. Происхождение и 
воспитание 
приучили его признавать только индивида. Его привлекали странности. Они были 
сродни ему и 
оправдывали мысль, что каждый человек в какой-то степени урод. О, как 
разнообразна жизнь! 
Сколько в ней нелепого и чудесного, возвышенного и отвратительного! Лотрек 
упивался этим 
беспрестанно сменяющимся зрелищем. Да, он упивался им, оно в самом деле 
доставляло ему 
истинное наслаждение. Он любил рисовать. Рисунок стал для него смыслом жизни. 
Это была его 
охота.
       Во время своих поездок Лотрек обычно вел дневник, в который он записывал 
свои