что в столице судьба окажется к ним благосклонней. Но главное, они стремились - 

портному к 
тому времени было уже пятьдесят пять лет - обеспечить будущее своих детей, и в 
частности 
старшего сына, Пьера-Анри. Пьер-Анри стал гравером, специализировавшимся в 
геральдике и 
ювелирном деле, а второй брат, Леонар-Виктор, избрал профессию отца. И все же 
роспись по 
фарфору в глазах портного была, несомненно, самым почтенным из ремесел. 
Подумать 
только, его 
сын станет "художником"! Об этом можно было только мечтать.
       И вот когда в 1854 году пришло время отдать подростка в учение, Леонар 
устроил сына на 
фабрику фарфора братьев Леви на улице Фоссе-дю-Тампль, 76 1.
           1 Эта улица упиралась в улицу Фобур-дю-Тампль. Неподалеку от этой 
последней и находилась 
фабрика фарфора. Здание это, как и остальные дома, составлявшие начало улицы 
Фоссе-дю-Тампль, было 
снесено, когда прокладывали бульвар Вольтера (сохранилась только та часть улицы,
 
которая в настоящее 
время слилась с улицей Амело).
       
       * * *
       Ремесло, которым пришлось заниматься Огюсту, увлекло подростка. Оно 
открыло ему те 
стороны его собственного "я", которые он сам до сих пор почти не знал, выявило 
склонности, 
которым до сих пор не представилось случая обнаружиться. В фабричной мастерской 

Огюст сразу 
почувствовал себя на своем месте. Работая, он испытывал удовлетворение, в 
котором нельзя было 
обмануться. Со своей стороны хозяин фабрики и рабочие полюбили мальчика. Они 
ценили его 
вдумчивость, усердие, желание выполнить работу как можно лучше, 
сообразительность, 
покладистый нрав и несомненные способности к их изящному ремеслу.
       Период ученичества длился недолго. Очень скоро Ренуару стали поручать 
расписывать 
маленькими розочками тарелки и чашки, а потом писать цветы на более крупных 
предметах. Руки 
у Огюста были ловкие, он очень быстро приобрел сноровку. Он проворно действовал 

кистью, 
уверенно накладывая мазки текучей, чистой краски, и восхищенно любовался тем, 
как эти краски 
приобретают блеск, застывая после обжига, когда готовые изделия вынимают из 
печи.
       В мастерской Огюста в шутку прозвали "господин Рубенс" - главным образом 

потому, 
что его талант оказался для всех приятной неожиданностью. Но Огюста это 
огорчало: он был еще 
совершенным ребенком, впечатлительным мальчиком, насмешливое прозвище его 
задевало, он не 
чувствовал скрытой в нем похвалы. Работать он продолжал с еще большим рвением. 
Во время 
обеденного перерыва он наскоро перекусывал в лавчонке какого-нибудь 
виноторговца, а потом 
торопился в Лувр и там рисовал в галереях античного искусства, куда он однажды 
впервые попал 
еще в детстве и с тех пор проводил здесь много времени, погруженный в смутные 
мечты среди 
сонма статуй -мраморных Венер. Огюст почти никогда не заглядывал в залы 
живописи. Это может 
показаться странным, но живопись привлекала его куда меньше, чем скульптура. 
Она 
представлялась ему каким-то особым миром, недосягаемым и почти запретным. Глядя 

на большие 
замысловатые композиции, он робел и даже скучал.
       Однажды в полдень он бродил в районе Парижского рынка, ища, где бы 
пообедать - его 
обед состоял из куска мяса и жареного картофеля, - и вдруг, потрясенный, 
остановился у 
фонтана, которого до сих пор не видел: это был Фонтан невинных. Барельефы Жана 
Гужона,