поиски клонились к этому. Он вдруг понял смысл своих исканий, увидел цель, до 
сих пор не 
вполне ясную, к которой он шел ощупью, сомневаясь и отступая.
       Сам неспособный к игре идей, он с тем большим вниманием слушал 
двадцатилетнего 
юношу, неисправимого любителя жонглировать словами и концепциями, который 
никогда не 
испытывал недостатка в аргументах и словоохотливо излагал доктрину клуазонизма, 

ссылаясь на 
историю искусства, на немецких и итальянских примитивистов, на готическое 
искусство и 
египтян, на философию, теологию и поэзию символистов, которые восстали против 
натурализма 
Золя, и цитируя даже святого Дионисия Ареопагита: "Идея - это форма вещей, вне 
самих 
вещей" **. "Вот человек, который ничего не боится!" - восклицал Гоген.
       * Об Анкетене см.: Жизнь Тулуз-Лотрека.
       ** "Символистская поэзия пытается облечь идею в чуткую форму", - 
говорилось в Манифесте 
символистов, опубликованном Жаном Мореасом за два года до этого, в сентябре 
1886 
года в "Фигаро".
       
       Гоген с новым пылом взялся за работу.
       "Мои новые работы продвигаются успешно, - писал он Шуффу, - и мне 
кажется, вы 
почувствуете в них особую ноту, вернее, утверждение моих прежних исканий, 
синтез 
формы и 
цвета... Мой совет - не старайтесь слишком подражать природе. Искусство - это 
абстракция, 
извлекайте ее из природы, фантазируя на ее основе, и думайте больше о процессе 
творчества, 
нежели о результате; единственное средство приблизиться к богу - это подражать 
нашему 
божественному мастеру, то есть творить... Тут все американцы злобствуют против 
импрессионизма, - добавлял он. - Пришлось пригрозить им кулачной расправой, и 
теперь у нас 
тишь и гладь".
       Бернар, видя что к нему относятся одобрительно, безоговорочно примкнул к 

группе 
Гогена. Никто с таким пылом, как он, не пускался в дискуссии с "темными 
художниками". К нему 
в Понт-Авен приехали мать и семнадцатилетняя сестра Мадлен. Мадлен обожала 
брата. Несколько 
экзальтированная, фантазерка и идеалистка *, она разделяла его "мечты о 
прекрасном", защищала 
брата перед родителями и поддерживала своим безудержным восхищением. Мадлен 
также 
обедала в маленьком зале пансиона и увлеченно следила за ходом дискуссий, 
аплодируя каждый 
раз, когда импрессионисты наносили очередной удар академикам. Она стала как бы 
"музой" 
группы Гогена. Гоген звал ее "милой сестрой".
       15 августа, в день именин Мари-Жанны Глоанек, Гоген захотел повесить 
натюрморт в 
большом зале пансиона. Узнав об этом, Гюстав де Мопассан разъярился. Он не 
допустит, заявил 
он, чтобы картина Гогена марала стены. В противном случае он съедет. Тогда 
Гоген 
пошел на 
хитрость: он подписал полотно "Мадлен Б.". Таким образом, подарок Мари-Жанне 
Глоанек был 
одновременно данью уважения Мадлен Бернар.
       Девушка согласилась позировать Гогену и Бернару, и они написали ее 
портреты **. Бернар 
написал также сестру на берегу Авена, у подножия холма, поросшего буком и 
утесником, так 
называемого Леса Любви, где художники группы Гогена часто устанавливали свои 
мольберты. 
Бернар утверждал, что Лес Любви - место ритуальных, магических церемоний. 
Мадлен 
на 
картине брата, лежа на земле, прислушивается к таинственным голосам.
       * "Знаешь, где бы я по-настоящему мечтала жить? - однажды написала она 
брату. - В старой 
башне, которая вознесла бы меня над будничной суетой. Я жила бы там поблизости 
от облаков, от