контролировали. 
Поэтому вкладчики хотят, чтобы я не продолжал начатое, а заново развернул 
большое дело".
       В эту мрачную зиму, когда Гоген жил вдали от своих, "лишенный 
привязанностей", 
голодал и мерз - "холод леденит меня физически и морально, мне все начинает 
казаться 
уродливым", - его преследовали видения. Мадагаскар! Его мать, поющая в доме 
дона 
Пио! 
Тропические страны - счастливые, родные ему страны!
       "По наведенным мной справкам, там ничего не стоит разбогатеть, при этом 
живя на 
широкую ногу. Спроси у Софуса, который поездил по свету, он скажет тебе, что 
это 
отличное 
место, чтобы делать дела. Это то, что нам надо, потому что в трех днях плавания 

- остров 
Бурбон, который теперь стал вполне цивилизованным, где есть коллежи и пр. Это 
получше, чем 
Копенгаген. Думаю, что ты захочешь приехать ко мне. Я мог бы время от времени 
вас навещать, 
не запуская дел фирмы. Но все это, - заключал Гоген,- пока еще вилами по воде 
писано".
       У Шапле, где по выражению Альбера Орье 61, он "лепил не столько из глины,
 
сколько из 
души", Гоген придавал некоторым своим изделиям необычную форму - создавал вазы, 

причудливый облик которых был сродни керамическим изделиям инков. Перуанское 
детство, 
потерянная весна! Гоген должен уехать. "Больше всего я хочу вырваться из Парижа 

- это 
пустыня для бедняка". Он отправится в солнечные страны, где свободная природа 
щедро 
расточает свои дары. "Не могу больше влачить это унылое, размягчающее 
существование, я хочу 
испробовать все, чтобы совесть моя была чиста". В Париже здоровье его 
разрушается, он 
утрачивает волю, зато там...
       Приехав в Понт-Авен, Гоген стал звать к себе Шуффенекера. Теперь он 
уговаривал Лаваля 
отправиться с ним путешествовать. Он так красноречиво расхваливал сказочную 
легкость жизни в 
экзотических странах, что Лаваль очень быстро согласился. Во время своего 
плавания вторым 
лейтенантом на "Чили" Гогену пришлось заходить на остров, расположенный против 
Панамы, - 
"почти необитаемый, свободный и необыкновенно плодоносный" остров Табога. Как 
он 
был 
красив! Туземцы беззаботно проводили там свои дни под сенью тамариндовых 
деревьев. Вот куда 
следовало ехать в ожидании пока мадагаскарское предложение воплотится в жизнь. 
Поскольку 
Хуан Урибе организует в Панаме торговую фирму - что ж, Гоген поедет разузнать, 
"не захочет 
ли Хуан открыть филиал на Мадагаскаре".
       "Там мы сможем ждать, а здесь нет", - убежденно писал Лаваль понт-
авенскому 
приятелю Пигодо. Тяжелая зима подорвала силы больного чахоткой Лаваля. Но на 
Табоге, по 
словам Гогена, "очень здоровый воздух, а питаться можно рыбой и фруктами, 
которые там стоят 
гроши". Словом, писал Лаваль, они с Гогеном будут там вести "самую разумную и 
здоровую 
жизнь", не зная "заботы о сегодняшнем и завтрашнем дне". Пигодо был не прочь 
поехать с ними. 
"Мы часто говорим об этом, - писал ему Лаваль, - но это мечта, которая 
осуществится 
позднее".
       Гоген сообщил Метте о своем решении: 10 апреля он сядет в Сен-Назере на 
пароход, 
чтобы отплыть в Новый Свет. "Я хочу обрести былую энергию... Вот я и еду в 
Панаму, чтобы 
зажить дикарем... Увожу с собой краски и кисти, вдали от людей я снова воспряну 

духом, я по-