мои годы не 
желаю становиться революционером... А оставаться с евреем Писсарро - это и есть 

революция".
       Наконец, после многотрудных усилий и объемистой переписки Дюран-Рюэлю 
удалось 
добиться примирения. Моне и Ренуар уступили. 1 марта выставка открылась на 
улице 
Сент-
Оноре, 251. Гоген представил на нее двенадцать живописных работ и пастелей и 
один бюст.
       Трудно представить, чтобы до Гогена не дошли отголоски 
недоброжелательных 
отзывов о 
нем Ренуара и Моне, и вряд ли они доставили ему удовольствие. Впрочем, очень 
многие сошлись 
на том, что в этом году он был представлен на выставке "весьма посредственными" 

* 
произведениями. Но хуже всего было то, что Гюисманс, так горячо расхваливший 
его, теперь 
воздержался от похвал по его адресу.
       * Такое мнение высказано в письме Эжена Мане к его жене, Берте Моризо.
       
       "Увы, - писал он, - г-н Гоген не сделал успехов! В прошлом году этот 
художник 
показал нам отличный этюд обнаженной натуры, в этом году - ничего стоящего. 
Упомяну разве 
что удавшийся более, чем всё остальное, новый "Вид церкви в Вожираре". Что же 
касается 
картины "В мастерской художника", то колорит ее грязный и глухой...".
       Выступление Гюисманса привело Гогена в ярость. "Грязный колорит"! Он не 
мог 
примириться с этой оценкой. Слишком прямолинейный, чтобы выбирать слова и 
действовать с 
оглядкой, он тотчас заявил, что Гюисманс ничего не понимает. Все критики стоят 
друг друга! Имя 
Альберу Вольфу - легион. И подумать только, что в продаже картин художники 
зависят от этих 
недоумков!
       Теперь Гоген видел мир только сквозь призму живописи. Тяга к ней 
разрасталась в нем, 
как раковая опухоль. Другой на его месте "с отчаянием", "в смятении" (именно 
такими 
выражениями пестрела газетная хроника) следил бы за роковым развитием событий 
на 
финансовом рынке, как его коллеги и все завсегдатаи биржи. Но он даже не 
подумал 
сократить 
свои расходы (а Метте тем более). То, что отныне операции на бирже заглохли, 
что 
его заработки 
резко уменьшились, не отвращало Гогена от его мечты, наоборот, она завладевала 
им все сильнее. 
"Грязный и глухой колорит"! Чего ради тратить время на биржу, если этот рабский 

труд даже не 
оплачивается как следует? И Гоген внезапно решает, что все встанет на свои 
места, если он 
избавится от биржевой повинности.
       Финансовый кризис тяжело отозвался на торговле картинами. В частности, 
положение 
Дюран-Рюэля, на которого Гоген возлагал большие надежды, стало очень шатким. 
Долги 
торговца, по которому сильно ударило банкротство Генерального союза, измерялись 

сотнями 
тысяч франков. "Он продержится не больше недели", - говорили о нем его собратья.
 
И 
художники, которых он поддерживал, снова почувствовали мучительную тревогу о 
завтрашнем 
дне. Но все это не останавливало Гогена. Он жил не в реальном мире, а в мире 
своих грез. Став 
профессиональным художником, убеждал он себя, он будет писать, сколько захочет, 

будет 
продавать картины и будет счастлив. Он подгонял действительность к своим мечтам.
 
Его надежды