посредника 
выдавалась свободная минута, он шел в музеи, в галереи. Впрочем, ему достаточно 

было выйти из 
своей конторы и бродить по улице Лаффит - тогда это был центр торговли 
произведениями 
искусства, - чтобы любоваться картинами.
       Заработки Гогена росли, но он вел размеренный, благоразумный образ жизни.
 
Он 
поселился на улице Ла Брюйера, 15, неподалеку от жилища своего опекуна, и 
вечером, где-нибудь 
наскоро поужинав, сразу возвращался к себе. Он не искал развлечений - разве что 

изредка по 
субботам посещал балы. Он предпочитал сидеть дома с книгой. Среди его любимых 
авторов были 
Эдгар По 7, Барбе д'Оревильи 8, Бальзак, Шекспир. Он читал не слишком много 
книг, но постоянно 
возвращался к тем, которые ему нравились, как, например, "Философские этюды" 
("Серафита" и 
"Поиски абсолюта") Бальзака.
       Самый пунктуальный и самый ловкий среди служащих Бертена, он быстро 
заполнял 
распоряжениями свою записную книжку. Человек незаурядного ума, он соображал 
быстрее своих 
товарищей. Да и действовал смелее. Там, где другие колебались, он шел на риск и 

умел увлечь за 
собой клиентов. Трудности его не смущали. И это не было фанфаронством. Просто 
он 
верил, что 
все всегда устраивается к лучшему. "Флора Тристан, - писал Жюль Жанен, - очень 
здраво 
судила об окружающем мире, но вдруг туманные облака снов наяву и фантастические 

лабиринты 
воздушных замков заволакивали свет ее разума". В этом смысле биржевой посредник 

был похож 
на свою бабку. Он очень быстро освоил практику биржевых операций и давал советы,
 
как человек 
искушенный в тайнах финансового рынка. Но он тоже строил воздушные замки, не 
допуская, что 
дела могут принять и не самый счастливый оборот. В другое время его иллюзии 
рассеялись бы 
очень быстро. Но в эту пору Франция опять переживала подъем, прогнозы Гогена 
оправдывались, 
а это укрепляло его оптимизм, снискало ему славу осмотрительного биржевика и 
уважение 
Бертена.
       "Скупец - это безумец", - писала Флора Тристан. Гоген зарабатывал деньги,
 
но не 
думал о них. Он не придавал им значения. Деньги текли у него между пальцев. Он 
был беспечен 
как ребенок или как дикарь. "У меня два свойства, которые не могут быть 
смешными: я ребенок и 
я дикарь".
       Однажды, еще в Орлеане, малыш Поль принес из школы несколько шариков из 
цветного 
стекла. "Мать в негодовании спросила, откуда у меня эти шарики. Опустив голову, 

я объяснил, 
что получил их в обмен на свой мяч". "Как, ты, мой сын, занимаешься торговлей?" 

В устах моей 
матери слово "торговля" звучало как нечто презренное. Бедная мама! Она была 
права и неправа, в 
том смысле, что, уже ребенком, я понимал: на свете есть многое такое, что не 
продается".
       Ни одна удачная биржевая спекуляция не вызывала у биржевого посредника 
такого 
трепета, какой вызывали у него картины Энгра 9, Веласкеса 10, или экзотическая 
первобытная 
глиняная утварь, будившая в нем воспоминания и навевавшая грусть. Как хороша 
была его мать в 
своем перуанском костюме, когда она прогуливалась среди золотистых цветов Аллеи