благоприятная, 
потому что я стал настоящим распутником.
       На обратном пути мы взяли на борт много пассажиров, среди них толстушку-
пруссачку. 
Тут настал черед капитана влюбиться, он всячески ее обхаживал, но без толку. Мы 

с пруссачкой 
нашли прелестное гнездышко в помещении, где были сложены паруса и которое 
выходило в 
каюту под лестницей. Безудержный враль, я наплел ей кучу небылиц, а она, по уши 

в меня 
влюбившись, во что бы то ни стало хотела увидеться со мной в Париже. Я дал ей 
адрес - улица 
Жубер, у Ла Фарси *.
       * Ла Фарси - знаменитая куртизанка того времени.
       
       Гадко, конечно, меня некоторое время мучила совесть, но не мог же я 
пригласить ее к 
своей матери!"
       Подобные любовные похождения могут дать пищу пикантным воспоминаниям, 
когда на 
склоне лет мужчина перебирает их со снисходительной усмешкой. Но что они дают 
уму и сердцу? 
Ничего. В лучшем случае, минутный подъем, в котором как бы продолжается 
радостное 
возбуждение, связанное с отъездом. И вскоре радостный смех Гогена умолк. Поль 
опять стал 
прежним молчаливым юношей.
       Жизнь на море не принесла Полю удовлетворения. Океан многое обещает, но 
не 
выполняет своих обещаний. Он сначала дает, а потом отбирает обратно. Ты 
приезжаешь в порт, 
потом снова снимаешься с якоря. Жизнь моряка - бродячая жизнь, и порты для него 

лишь 
временные остановки. А сын Алины, юноша, потерявший родную почву, 
подсознательно 
стремился отнюдь не к бродяжничеству. Для него важно было не море, а порт. Ему 
мерещились 
сказочные дали - они были не похожи на то замкнутое пространство, в пределах 
которого 
бесконечно кружило по волнам трехмачтовое судно. "Лузитано" плыл по ночному 
морю. Гоген на 
мостике слушал исповедь вахтенного офицера, которому должен был помогать:
       "Он рассказал мне, как служил юнгой на маленьком судне, совершавшем 
длительные 
рейсы в Океанию с грузом всякого залежалого товара. Однажды утром он драил 
палубу и свалился 
за борт - никто этого не заметил. Но паренек не выпускал из рук швабры и 
благодаря ей сорок 
восемь часов продержался на поверхности океана. По невероятной случайности 
проходивший 
мимо корабль спас его. Через некоторое время этот корабль бросил якорь у 
маленького 
гостеприимного островка. Наш юнга отправился прогуляться на остров, задержался 
там дольше 
положенного срока, и корабль ушел без него. Юнга пришелся по душе жителям 
острова и зажил 
среди них, ничего не делая. Его в два счета лишили невинности, приютили, 
накормили и стали 
ласкать и баловать, кто как мог. Он был необыкновенно счастлив.
       Продолжалось это два года, но однажды утром к острову причалил другой 
корабль, и наш 
паренек захотел вернуться во Францию".
       "Лузитано" форштевнем рассекал ночное море. "Господи, какой же я был 
дурак! - 
воскликнул вахтенный офицер. - И теперь я вынужден тянуть эту лямку - скитаться 

по морям... 
А я был так счастлив! С дикарями так хорошо. Но что поделаешь - тоска по 
родине!"
       
*
       После двух плаваний на "Лузитано" в Рио-де-Жанейро Поль получил 
повышение. Из 
ученика лоцмана он стал вторым лейтенантом (это означало уже не двадцать, а 
пятьдесят франков 
жалованья) на "Чили" - трехмачтовом судне водоизмещением тысяча двести 
семьдесят