маорийцев, 
которые наблюдали за ним, более или менее сторонясь его, и отношения с которыми 

у Гогена 
налаживались очень медленно. Смущал его и залитый светом пейзаж с его резкими, 
кричащими 
красками. Они "ослепляли" Гогена, он не решался перенести их в их подлинном 
виде 
на полотно.
       Как-то раз одна из соседок отважилась зайти в хижину к Гогену, чтобы 
посмотреть на 
картины, приколотые к стенам, - это были репродукции с картин Мане, итальянских 

примитивистов и японских художников, которые Гоген повесил рядом с фотографиями 

Метте и 
детей. Он воспользовался этим визитом, чтобы сделать набросок портрета таитянки.
 
Но она 
поморщилась, сказала "айта!" (нет!) и исчезла, однако вскоре возвратилась - она 

уходила, чтобы 
переодеться в нарядное платье и воткнуть в волосы цветок. Женщина согласилась 
позировать 
художнику. Наконец-то Гогену представился случай изучить маорийское лицо. Он 
писал таитянку 
с такой страстью, что сам признавался: писание такого портрета * для него было 
равнозначно 
"физическому обладанию". "Я вложил в этот портрет все, что мое сердце позволило 

увидеть 
глазам, и в особенности, наверное, то, чего одним глазам не увидеть". Отныне 
Гогену будет легче 
работать. Написав этот портрет, он почувствовал себя маорийцем.
       Хотя Гоген со дня на день все больше завоевывал доверие туземцев, это не 

спасало его от 
чувства одиночества, усугублявшегося тем, что он не получал писем из Европы. 
Только один раз 
от Метте пришло письмо. Отказавшись от прежнего решения, Гоген пригласил к себе 

в Матаиеа 
Тити. Но эта женщина, которая была уже чужой для своего племени, быстро ему 
надоела. По 
тому, как он скучал в ее присутствии, Гоген мог оценить, "сколь велики были его 

успехи" на пути 
к "одичанию". Несколько недель спустя он отослал Тити обратно в Папеэте.
       Он все больше осваивался с жизнью маорийцев, которые приняли его в свою 
семью. Он 
писал различные пейзажи, но чаще всего людей, которые его окружали. Обнаженная 
женщина, 
сидящая на пороге хижины, женщины, беседующие в тени большого дерева, трое 
таитян, сидящих 
за миской с "попои" (супом) и фруктами, две женщины, остановившиеся поговорить 
под 
прибрежными пальмами, молодой тане (мужчина) на берегу валит дерево топором, а 
его вахина 
(женщина) с обнаженной грудью склонилась ко дну лодки, готовясь к отплытию в 
море" **.
       * Очевидно, речь идет о картине "Женщина с цветком" ("Вахине но те 
тиаре"), находящейся в 
настоящее время в Глиптотеке Карлсберга в Копенгагене.
       ** Речь идет последовательно о картинах: "Те фаатурума" ("Обнаженная"), 
которая в настоящее 
время находится в Ворчестерском музее искусств, "Те раау рахи" ("Большое 
дерево"), "Трапеза", которая 
находится в Лувре, "И раро те овири" ("Под пальмами"), которая находится в 
Институте искусства в 
Миннеаполисе, и "Мужчина с топором".
       
       Все это самые простые мотивы. Ни в их выборе, ни в их трактовке Гоген не 

стремился к 
экзотике. Она осталась совершенно ему чуждой. Экзотика свидетельствует о том, 
что человек не 
прижился в новой для него среде и всегда выделяет все непривычное, странное, 
незнакомое, 
неожиданное. Гоген стремился совсем к другому. Он не писал сцен из жизни 
туземцев, картин их