никакими точными 
сведениями.
       
       В этом районе острова прибрежная полоса была шире, чем в других местах. 
Склон горы 
начинался в ста пятидесяти метрах от берега. И от ее подножия до самой воды, 
где 
- тесно 
сбившись, где - поодаль друг от друга, под деревьями, стояли хижины. Рядом с 
домиком Гогена 
находилось еще три - в одном из них жил его хозяин, Анани. Множество других 
хижин 
проглядывали там и сям среди зелени на фоне красной земли, крытые листьями 
пандануса и почти 
неотличимые друг от друга. Из домика Гогена видна была гора, покрытая буйной 
растительностью, которая становилась почти непроходимой по мере приближения к 
базальтовым 
кручам, с которых низвергались ручьи. Хлебное дерево, железное дерево, 
кокосовые 
пальмы, 
"бурао", древесина которого идет на постройку хижин, теснились здесь, 
вперемежку 
с лианами и 
древовидными папоротниками выбегая из густой чащи на склоны горы, которая в 
этом 
месте 
образовала глубокую расселину, поросшую манговыми деревьями с оранжевыми 
плодами.
       Узкая зеленая равнина полого спускалась к лагуне, которую коралловый риф,
 
окружающий остров Таити, защищал от морских бурь. Спутанные ветки пандануса, 
стройные 
серые стволы кокосовых пальм отражались в спокойной, прозрачной воде, которая в 

зависимости 
от глубины, времени дня и освещения окрашивалась в синие, зеленые, розовые или 
лиловые тона. 
Плещущиеся о коралловые рифы волны Тихого океана вдали казались зелеными. 
Теплый, легкий 
воздух был пронизан сладким, одуряющим ароматом островной гардении - королевы 
таитянских 
цветов. В лагуне маорийцы в синих и белых набедренных повязках управляли своими 

пирогами, 
иногда с помощью весел, иногда просто направляя их движением своего тела. 
Справа, на 
горизонте, вырисовывался скалистый, резной массив острова Моореа...
       "Мне немного одиноко", - писал Гоген Метте.
       Уехав из Папеэте, чтобы "оканачиться", как это с презрением называли 
европейцы, Гоген 
не взял с собой Тити, считая, что слишком европеизированная женщина помешает 
ему 
открыть 
подлинную душу Таити. Теперь он порой часто сожалел об этом, чувствуя себя 
"немного 
одиноко", "очень одиноко" среди туземцев Матаиеа. В деревушке никто не говорил 
по-
французски, а Гоген пока еще знал по-таитянски только самые элементарные слова.
       Впрочем, "оканачиться" оказалось совсем не так легко, как он предполагал.
 
Издали 
кажется, что в жизни доброго дикаря нет никаких трудностей. Но, увы, повязать 
набедренную 
повязку еще недостаточно для того, чтобы в мгновение ока стать "естественным" 
человеком. 
Таитянская земля плодородна и щедра, но не каждому дано пользоваться ее 
щедротами. Плоды 
принадлежат всем, но чтобы их сорвать, надо взобраться на дерево, а "майоре" 
(безвкусный плод 
хлебного дерева, основа местного питания) быстро приедается. Лагуна кишит рыбой 

и 
раковинами, но надо уметь нырять, чтобы оторвать раковины от скалы, уметь удить 

рыбу и, 
кстати, отличать съедобную от ядовитой.
       Гоген снова взялся за кисти и карандаши. Не без труда. "В новом месте 
мне 
всегда нелегко 
пустить машину в ход". И в самом деле, ему не хватало главного - понимания