измениться. 
Поммарэ умер 12 июня. С ним навсегда исчезла туземная монархия.
       Похороны Поммарэ V почти совпали по времени с празднованием 14 июля, 
которое на 
Таити длится месяц. Вооружившись блокнотом для зарисовок, Гоген переходил от 
одной группы 
маорийцев к другой (все ночи напролет, сидя на траве неподалеку от дворца, они 
пели песни). Эти 
сменявшие друг друга хоры волновали художника. А коричневые с оливковым 
оттенком 
тела, 
выделявшиеся на фоне темной зелени - и в первую очередь тела мужчин, среди 
которых многие 
были сложены как атлеты, - поражали его своей красотой. И, однако, все это 
далеко не 
соответствовало тому, о чем он мечтал. Гоген откровенно признавался, что 
"растерян".
       При содействии лейтенанта Жено он снял хижину возле собора, на краю 
города, в 
квартале, прилепившемся к горе. Он часто виделся с Жено, который давал ему 
уроки 
таитянского 
языка и которого он пытался писать и лепить. Но память у Гогена была плохая, 
язык давался ему с 
трудом. У него не было той редкой способности к языкам, какой отличался Ван Гог,
 
и он не 
усваивал их на лету, как Метте.
       "Я часто думаю, будь Метте здесь, она вскоре заговорила бы по-таитянски".
 
Не 
удовлетворяла его и творческая работа. Несомненно, Гоген был не из тех, кто 
легко и быстро 
приспосабливается к новой обстановке. В общем - к чему скрывать? Остров Таити 
его 
разочаровал.
       Недоразумение, на основе которого вначале сложились отношения Гогена с 
белыми, 
быстро рассеялось. В среде поселенцев, чиновников, коммерсантов, которая 
отличалась - это 
подтверждали все, кому случалось побывать на Таити, - удручающей 
посредственностью, 
"усугубленной колониальным снобизмом, которому присуща детская, гротескная, 
почти 
карикатурная подражательность", он вновь обрел ту Европу, от которой он 
надеялся 
"освободиться". Он надеялся убежать от "царства золота", а в Папеэте он нашел 
то 
же поклонение 
золотому тельцу. Ценность человека определялась здесь его богатством. Вдобавок 
жизнь в 
Папеэте была очень дорога, и тем более дорога для Гогена, что, вопреки его 
надеждам, он не мог 
питаться добычей охоты: если не считать крыс и нескольких бродящих на свободе 
свиней, на 
острове не было никакой дичи. Винчестер и запас патронов, которые он привез на 
Таити, 
оказались здесь совершенно бесполезными. Само собой, не было больше и речи о 
писании 
портретов. Пусть не рассчитывают, что Гоген станет "малевать картинки", 
передающие 
поверхностное сходство. И по Папеэте пополз слушок: похоже, что этот Гоген 
"маа-
маа" - не в 
своем уме.
       Оставались туземцы, которых Гоген, конечно, противопоставлял белым. К 
ним 
он 
относился с доверием. Пытался их понять, увидеть их глазами своей мечты. "Все 
эти люди, - 
писал он Метте, - бродят повсюду, не разбирая дороги, заходят в любую деревню, 
спят в первом 
попавшемся доме, едят и т. д. и даже не говорят спасибо - но долг платежом 
красен. И это их 
называют дикарями? Они поют, никогда не воруют - я никогда не запираю дверей, - 

не 
убивают. Их характеризуют два таитянских слова: "иа орана" (здравствуй, до 
свиданья, спасибо и