Нималь. Она пришла в восторг от произведений Гогена и, похваляясь своими 
большими связями в 
политических кругах, своей дружбой с министром финансов Рувье, заверила Гогена, 

что добьется, 
чтобы государство купило у него его скульптурное панно "Любите..." и 
предоставило ему 
хорошее место в Тонкине. И Гоген, поверив этой болтовне, не замедлил пообещать 
жене триста 
франков от "вероятной" продажи своей скульптуры. А графиня с той поры исчезла...

       "Бывают минуты, когда я думаю, не лучше ли размозжить себе голову: и 
правда, есть от 
чего прийти в отчаяние... Думаете, голландец содержит меня здесь? Он предложил 
мне переехать 
из Понт-Авена в Ле Пульдю, чтобы учить его импрессионизму, и так как я не 
пользуюсь таким 
кредитом, как он, он оплачивает за меня пансион, ожидая пока я что-нибудь 
продам 
и верну ему 
долг... Я не курю, а это для меня большое лишение, я сам тайком стираю себе 
кое-
что из белья, 
словом, кроме самой простой пищи, я лишен всего. Как быть? А никак - просто 
ждать, подобно 
крысе на бочке посреди воды... Если бы мне удалось добиться Тонкина, я за два 
года кое-как встал 
бы на ноги, чтобы заново начать борьбу, а иначе... не решаюсь об этом думать".
       Гоген терял терпение. Надо было во что бы то ни стало вернуться в Париж, 

чтоб "до конца 
бороться за тонкинский план". Шуффенекер снова оплатил его дорожные расходы, и 
8 
февраля 
1890 года художник появился в столице.
       
IV
И ЗОЛОТО ЕГО ТЕЛА
       
Это правда: я мечтал об Эдеме.
Рембо 80. Сезон в аду
       
       Шуффенекеру порой нужен был большой запас терпения, чтобы переносить 
Гогена.
       Шуфф переехал в новую квартиру. Он поселился теперь в отдаленной части 
района 
Плезанс, возле старых укреплений, в квартале, пока еще мало заселенном, где 
серые пустыри 
тянулись среди немногочисленных строящихся зданий. Шуфф занимал маленький 
кирпичный 
трехэтажный дом с каменным цокольным этажом на улице Альфреда-Дюран-Клея, 12 *, 

у самой 
линии Западной железной дороги. Гогену он отдал кабинет на третьем этаже, рядом 

с большой 
комнатой, служившей мастерской.
       * Сейчас это дом № 14.
       
       Гоген вел себя в мастерской как хозяин. Такта ему не хватало. Ни то, что 

он всем был 
обязан Шуффу, ни восторженное отношение к нему друга - ничто не могло заставить 

его щадить 
Шуффенекера. Замкнутый в своем собственном мире, да и вообще слишком прямой, 
чтобы 
разыгрывать комедию вежливости, он не скрывал от Шуффа, как мало ценит его 
живопись. Когда 
он не высказывал этого напрямик, было еще хуже - его молчание, подкрепленное 
долгими 
ироническими взглядами, было оскорбительнее слов.
       Гогену и в голову не приходило, что его хозяина обижает такое поведение. 

Он 
принадлежал к числу людей, настолько неспособных отвлечься от самих себя и 
собственных 
забот, что они замечают других, только когда те проявляют к ним неприязнь. 
Щедр" 
одаривая