не в Понт-Авен, а в Сен-Бриак, потому что отец, который всеми силами противился 

его 
художественным склонностям, запретил молодому человеку ехать к Гогену. А Бернар 

переживал в 
эту пору глубокое смятение. Его удручало, что выставка в кафе Вольпини почти не 

вызвала 
отклика. Ни одна картина не была продана, отзывов в печати очень мало. О 
выставке пока 
написали только Феликс Фенеон и Альбер Орье **. Но главная беда была в другом. 
"Не знаю, что 
со мной, - признавался он Гогену, - но, глядя на мои нелепые работы, я каждую 
минуту 
терзаюсь подозрениями, что я совершенно бездарен. Скажу вам по правде, то, что 
я 
делаю, 
кажется мне какими-то первоначальными набросками...". Самонадеянность 
чванливого 
мальчишки, его самоуверенность, самодовольство - все вдруг исчезло, уступив 
место 
мучительной тоске.
       * В надписи на этой деревянной скульптуре Гоген употребляет 
множественное 
число (в настоящее 
время находится в Музее изящных искусств в Бостоне).
       ** Несколько позже, в ноябре, в журнале "Ар э критик" за подписью Жюля 
Антуана появился 
довольно недоброжелательный отзыв.
       
       "Я мучаюсь тревогой не о своей жизни, а о своем предполагаемом таланте...
 
Все 
художники, кроме вас, меня отвергли, одни по злобе, другие, может быть, по 
рассудку... В общем, 
мои неловкие опыты, может быть, были причиной вашей веры в меня, но теперь она 
должна была 
исчезнуть, - жалобно заканчивал Бернар. - Спасибо за дружбу, которую вы мне 
всегда 
выказывали. Может, это моя последняя надежда".
       Гоген лучше чем кто бы то ни было знал слабости молодого художника - все,
 
что было в 
его личности поверхностного, неустойчивого и чем объяснялись смены его 
настроений. Но, быть 
может, Бернар теперь переживал просто болезнь роста, ощущал в себе недостаток 
зрелости? 
Бернар хорошо знал свое ремесло, тщательно изучал творчество великих мастеров. 
Может быть, 
даже слишком тщательно! Он слишком внимательно смотрел музейные работы и 
недостаточно 
вглядывался в самого себя. А техника - это еще не все. И Гоген в письме утешал 
Бернара:
       "Слезы ребенка тоже кое-что значат, и, однако, это неразумно, - писал 
он... - Вы 
молоды, и я считаю, что вам чего-то недостает, но эта пустота быстро заполнится 

с возрастом... 
Были, конечно, старые мастера, которые смолоду утверждались в своих верованиях, 

но, в отличие 
от нас, их верований ничто не смущало - ни трудности существования, ни картины 
других 
художников. Вы слишком много видели в слишком короткий срок. Отдохните от 
смотрения - и 
подольше".
       Сообщив Бернару, что в конце сентября собирается вернуться в Ле Пульдю и 

что Лаваль и 
Море, вероятно, поселятся там с ним и с де Хааном, он приглашал Бернара 
присоединиться к их 
маленькой колонии.
       У Мейера де Хаана в Ле Пульдю появилась теперь сердечная привязанность. 
Он влюбился 
в рослую брюнетку, крепкую и энергичную, в расцвете тридцатилетней деревенской 
красоты, 
Мари Анри, по прозвищу Мари Кукла. Она не отвергла де Хаана. Неподалеку от моря,
 
посреди