недостойны 
жить", - повторяет Винсент.
     Как он и предполагал, за сравнительно небольшую плату Винсент снял чердак 
в 
соседнем 
доме и поселился в нем с Син, ее новорожденным сыном и старшим мальчиком. Для 
младенца 
Винсент купил подержанную люльку. Теперь он мог тешить себя иллюзией, будто и у 

него есть 
свой домашний очаг. - "Когда ты приедешь повидаться со мной, - писал он Тео, - 
ты уже не 
найдешь меня в печали или в унынии; ты очутишься в домашнем кругу, который, я 
думаю, 
устроит тебя и, во всяком случае, не будет тебе неприятен. Ты увидишь 
мастерскую 
молодого 
художника, молодую еще семью в разгаре работы. Никакой мистики или 
таинственности - 
моя мастерская корнями стоит в самой гуще жизни. Это мастерская с люлькой и 
стульчиком 
для ребенка". 
     Полностью взяв себя в руки, Винсент работает, с беспощадной трезвостью 
оценивая свое 
положение и трудности, стоящие на пути к претворению в жизнь его надежд. "Кто я 

такой в 
глазах большинства людей? Совершеннейший нуль, или чудак, или малоприятный 
человек, у 
которого нет и никогда не будет положения в обществе - короче, пустое место. 
Допустим, 
именно так обстоит дело, тогда я хотел бы показать в своих работах, что таит в 
себе душа 
подобного чудака и ничтожества".
     Воля художника ясна. "Я хочу делать такие рисунки, - поясняет он, - 
которые 
поразят  
многих людей... рисунки, в которые я вложу частицу моего сердца". Быть 
художником, на 
взгляд Винсента, значит свидетельствовать, значит в наилучшей форме выражать 
лучшее, что в 
тебе есть. Каждый рисунок, каждая акварель позволяют художнику все глубже 
проникать в 
суть окружающего мира и собственного я.  Каждое его произведение - это исповедь,
 
окрашенная исчезающим  мгновением, отмеченная печатью трагической 
переменчивости 
вещей. "Любой фигурой или пейзажем я хотел бы выразить не просто чувствительную 

грусть, а 
глубокую скорбь", - поясняет он. Поселившись в новой мастерской, Винсент с 
первых же 
дней избрал основным предметом изображения для своих этюдов детскую колыбель - 
светлый 
символ домашнего очага, который отныне будет освещать всю его жизнь. В то же 
время 
Винсент часто рисовал "старую кряжистую иву с подстриженной кроной" - одно из 
тех 
узловатых, скрюченных и могучих деревьев, которые словно и не страшатся никаких 

бурь. 
"Тео, я решительно не могу считать себя пейзажистом, - писал Винсент в начале 
нового 
года, - какие бы пейзажи я ни писал, в них всегда будет присутствовать человек".
 
Подстриженная ива для Винсента Ван Гога - своего рода лирически переосмысленный 

автопортрет, символический образ, передающий трагическую исповедь. "В общем, - 
писал 
он, - я хочу, чтобы обо мне говорили: этот человек умеет чувствовать глубоко и 
тонко. И это, 
понимаешь ли, несмотря на мою так называемую грубость, а может быть, именно 
благодаря 
ей".
     Винсент решительно повернулся спиной к обществу. Он знал, к чему стремился,
 
знал и то, 
что его цель недостижима в этом обществе и что нельзя идти ни на какие уступки, 

нельзя