Диккенса 
вскоре осуществил свою мечту: он полюбил. У мадам Луайе была дочь Урсула, 
которая 
помогала ей содержать частные ясли. Винсент сразу влюбился в нее и в порыве 
влюбленности 
называл ее "ангелом с младенцами". Между ними завязалась своеобразная любовная 
игра, и 
теперь по вечерам Винсент торопился домой, чтобы скорей увидеть Урсулу. Но он 
был робок, 
неуклюж и не умел высказать свою любовь. Девушка как будто благосклонно 
принимала его 
робкое ухаживание. Кокетка по натуре, она забавлялась неказистым брабантским 
пареньком, 
так скверно изъясняющимся по-английски. А он ринулся в эту любовь со всем 
простодушием и 
страстностью своего сердца, с тем же простодушием и страстностью, с которой 
восторгался 
картинами и рисунками, не разбирая, хороши они или посредственны.
     Он искренен, и в его глазах весь мир - воплощенная искренность и доброта. 
Он ничего 
еще не успел сказать Урсуле, но ему не терпится поведать всем о своем счастье. 
И 
он пишет 
сестрам, родителям: "Я никогда не видел и даже в мечтах не представлял себе 
ничего 
прекраснее той нежной любви, которая связывает ее с матерью. Полюбите ее ради 
меня... В 
этом милом доме, где все мне так нравится, мне оказывают столько внимания; 
жизнь 
щедра и 
прекрасна, и все это, Господи, сотворено тобой!"
     Так велика была радость Винсента, что Тео послал ему венок из дубовых 
листьев и с 
шутливым укором попросил его в своем упоении все же не забывать лесов родного 
Брабанта.
     И в самом деле, хотя Винсенту по-прежнему дороги родные равнины и леса, 
все 
же он не 
в силах на этот раз покинуть Англию ради поездки в Хельфоурт. Он хочет остаться 

подле 
Урсулы, отпраздновать близ нее очередное повышение, которым порадовала его к 
рождеству 
фирма "Гупиль". Чтобы хоть чем-то искупить свое отсутствие, он посылает родным 
зарисовки 
своей комнаты, дома мадам Луайе, улицы, на которой стоит этот дом. "Ты так 
наглядно все 
изобразил, - писала ему мать, - что мы совершенно ясно все это себе 
представляем."
     Винсент продолжал делиться с родными своим счастьем. Все вокруг радовало, 
вдохновляло его. "Я с большим удовольствием знакомлюсь с Лондоном, английским 
образом 
жизни и самими англичанами. И еще у меня есть природа, и искусство, и поэзия. 
Если этого 
мало, то что же еще нужно?" - восклицает он в своем январском письме к Тео. И 
подробно 
рассказывает брату о любимых художниках и картинах. "Находи красоту всюду, где 
только 
можно, - советует он ему, - большинство людей не всегда замечают красоту."
     Винсент одинаково восхищался всеми картинами - как хорошими, так и плохими.
 
Он 
составил для Тео перечень своих любимых художников ("Но я мог бы продолжить его 

до 
бесконечности", - писал он), в котором имена мастеров стояли рядом с именами 
бездарных 
пачкунов: Коро, Конт-Кали, Боннингтон, мадемуазель Коллар, Буден, Фейен-Перрен, 

Зием, 
Отто Вебер, Теодор Руссо, Юндт, Фромантен... Винсент восхищался Милле. "Да, - 
говорил 
он, - "Вечерняя молитва" - это настоящее, это великолепно, это поэзия."
     Дни текут счастливо-безмятежные. И все же ни высокий цилиндр, ни идиллия с 

Урсулой 
Луайе не преобразили Винсента до конца. Многое еще осталось в нем от того 
маленького 
дикаря, каким он когда-то был. Однажды случай свел его с неплохим голландским 
художником,