находит каждый вечер, едва садится солнце и начинает моросить. Тут на меня 
нападает уныние". Он даже не читает больше. "Между нами говоря, - заявляет он 
Золя, - искусство ради искусства - полнейшая нелепость". Забросив кисти, он на 
четыре-пять дней погружается в мрачное бездействие. "Страшная штука жизнь!"

По счастью, в первой половине октября в Экс приезжает весельчак Гийеме с женой 
Альфонсиной. Гийеме уже один месяц в начале года провел в Эксе. Ему так 
понравился этот край, что он снова вернулся сюда. Благодаря легкому нраву ему 
здесь все как нельзя более улыбается. То, что Сезанн видит в черном свете, он 
видит в розовом: погода великолепная, люди приятные. Сезанн явно на хорошей 
дороге, картины его превосходны и все прочее под стать тому. В своем прекрасном 

настроении Гийеме не боится даже чуточку потормошить Луи-Огюста, внушая ему, 
что 
он должен раскошелиться для сына: неужели же Гийеме-отец, торговец вином в 
Берси, стал бы так скряжничать?

Задор Гийеме не может не расшевелить Сезанна. Оба художника, а с ними и Марион 
частенько уходят в холмы и там, где-нибудь неподалеку от плотины, работают. Как 

ни радует Сезанна пересыпанное прибаутками одобрение Гийеме, он все равно 
сердито фыркает: "Упадок, оскудение!" 2 ноября он признается Золя в том, что 
пресловутая картина, для которой ему позировали Марион и Валабрег, не удалась и 

что "Семейная вечеринка" получилась не лучше. "Однако я буду настойчив, 
возможно, в другой раз выйдет". Сезанн снова с яростью набрасывается на 
портреты. Дядя Доминик, всегда готовый к услугам племянника, ежедневно позирует 

ему, а Гийеме в это время "донимает его своими несносными шуточками"[69 - 
Валабрег, письмо к Золя, ноябрь 1866 года.]. Каждый день после полудня Сезанн 
пишет очередной портрет дяди. Но и Валабрега тоже подвергают пытке, заставляя 
позировать. А какой толк? Валабрег у Сезанна "раскрашен так ярко", что 
напоминает "статую аббата Шанфлери, после того как ее вымазали соком 
раздавленных тутовых ягод".

Гийеме - в прошлом ученик Коро - часто рассказывает Сезанну о великом 
пейзажисте. Но Сезанн ценит Коро не больше, чем Энгра "А ты не находишь, - 
спрашивает он Гийеме, - что у твоего Коро маловато "temmperammennte"? И, 
решительно переведя разговор на свой портрет Валабрега, заявляет: "Вот этот 
блик 
на носу, чистейший вермильон!"


* * *

Январь 1867 года. Сезанн возвращается в Париж, по-видимому в сопровождении 
Гийеме. Перед тем как покинуть Прованс, он посылает одно из своих полотен 
марсельскому торговцу картинами, который собирается устроить выставку. Валабрег 

(он остался в Эксе) пишет Золя, что полотно это "натворило много шуму: на улице 

собралась толпа, все были ошеломлены. Интересовались фамилией художника. В 
людях 
пробудилось любопытство, и это создало какое-то подобие успеха. А в общем, - 
добавляет он, - я думаю, что, если бы эта картина еще немного оставалась на 
витрине, публика в конце концов разбила бы стекло и разорвала полотно".

На Сезанна вопреки его показному фанфаронству такое глумление подействовало 
неприятно. К тому же и Валабрег, кажется, невысокого мнения о его работах; и 
даже Золя, догадывается Сезанн, обманут в своих надеждах. Все это он принимает 
близко к сердцу, но виду не подает и долгое время прячет разочарование под 
шутовской личиной. Его бравада лишь самозащита, так же как и все его грубые 
выходки и высказываемое им недовольство по поводу начатых работ. "Я еще ни разу 

ничего не довел до конца, ни разу, ни разу".

В своей подлинной неудовлетворенности, которую он склонен подчеркивать, 
преувеличивать, он непрестанно сетует на неспособность успешно, то есть так, 
как 
бы он хотел, завершить свои работы. "Беспросветно мое будущее!"

Золя приглядывается к другу. Уж не сковывает ли бедного Поля ограниченность 
способностей? - с грустью думает он.

За последние несколько месяцев Золя очень сблизился с Мане. Он нравится ему и 
как человек и как художник. Золя ценит в нем благовоспитанность, тонкий ум, 
вдохновенный пыл, непринужденность манер. За последний год у Мане и его друзей 
вошло в привычку каждый вечер, а уж по пятницам обязательно, с наступлением 
темноты, когда работать в мастерской становится невозможно, встречаться в кафе 
Гербуа, расположенном в Батиньоле на Гранд-Рю, в доме № 11, рядом со знаменитым