|
знак почитания Вагнера он с жаром берется за "Увертюру к "Тангейзеру". Эскизы к
ней он делает в одно утро. Марион находит эту картину "чудесной". "Она
принадлежит искусству будущего так же, как и музыка Вагнера", - пишет он
Морштатту. Но самого Сезанна это полотно, как видно, менее удовлетворяет. Он
еще
вернется к этой теме. А пока он снова пишет портреты. В частности, портрет отца
в натуральную величину: старик - ему на днях пошел семьдесят девятый год -
сидит, скрестив ноги, в высоком кресле, обитом кретоном, белым в сиреневых
цветах и читает "Л'Эвенман" (газета эта нужна здесь, конечно, только как
дружеский привет Золя); большая композиция - два метра на метр двадцать, - в
которой Сезанн, придав своей модели застывшую, почти священную позу, старается,
добиваясь полной объективности, забыть о себе: уроки Мане не прошли даром.
Пишет Сезанн и такого же формата портрет своего друга Амперера; но во всей
внешности карлика, в его лице уродца есть что-то чересчур карикатурное,
чересчур
жалкое и шутовское, чтобы в этом портрете Сезанн волей-неволей не вернулся к
романтической экспрессии: пастозно пишет он синий халат, красную фуфайку,
лиловые кальсоны; до смешного тонкие ноги Амперера покоятся на грелке, над его
круглой, как большой шар, головой Сезанн вывел жирным трафаретом: Ахил Амперер,
художник.
Эти крупные работы свидетельствуют о большой уверенности в себе. Однако
воодушевление, как всегда, сменяется тупой скукой. Сезанна раздражает семья,
раздражают эксовцы; а что его не раздражает? Сезанну не приходится думать о
куске хлеба, ему нет нужды идти на компромиссы, поэтому ничто не смягчает его
строптивого характера. Хорошему настроению не способствует и полоса безденежья,
в какую он частенько попадает и по милости отца и по собственному неумению хоть
как-то упорядочить свой бюджет. "Когда у меня нет ни одного су, я становлюсь
еще
печальней", - пишет он Золя, выражая ему благодарность за ссуду. Счастье еще,
что время от времени его нежная сообщница - мать тайком подсовывает Полю какую-
нибудь ассигнацию.
Сезанн и его друзья ведут очень размеренный и однообразный образ жизни.
Одна-две
вылазки в холмы не в счет. После целого дня работы - Сезанн корпит над
живописью, Марион над геологией, а Валабрег над своей поэзией - они вечером
сходятся в Жа де Буффане. Поужинав и немного погуляв, отправляются на боковую.
В конце сентября экский музей обогатился коллекцией Бургиньона де Фабрегуля, и
Жибер пригласил Сезанна, Байля, Мариона и Валабрега ознакомиться с ней. "По-
моему, там все плохо, - разочарованно замечает Сезанн, - очень уж все это
гладко". Счастливец Золя! В своей буйной горячности, в своей откровенной тяге к
успеху он ринулся в литературный бой и несется бегом, без передышки все вперед
и
вперед! А он, Сезанн, в какую же авантюру он ввязался? Что такое живопись?
Поминутно всплывают все новые и новые вопросы. К примеру, можно ли, глядя на
полотна из коллекции Бургиньона де Фабрегуля, не думать об опытах работы на
пленере, производимых Мане? Полотнам старинных мастеров, несомненно, не хватает
"подлинного, а главное, оригинального видения, какое дает природа". Да,
картинам, написанным в мастерской, никогда не сравняться с картинами,
написанными на пленере, это совершенно бесспорно. "Когда пишешь на лоне природы,
то контраст между фигурами и фоном поразителен, а пейзаж великолепен. Я вижу
дивные вещи..." - думает Сезанн. Но в природе, как утверждает Писсарро,
наблюдается преобладание серого, а это серее "того оттенка, который ужасно
трудно схватить". Счастливец Золя!
Своей последней картиной - двенадцатилетняя сестренка Роза читает книжку кукле
-
Сезанн в известной мере доволен. Приободренный, он хочет попробовать свои силы
в
более смелой композиции и именно на пленере: Марион и Валабрег идут на "мотив".
Но замысел Сезанна превышает его возможности, и модели его на сей раз не в
большом восторге, по крайней мере Валабрег. "Мы выглядим совершенно
безобразно", - пишет он 2 октября Золя.
Погода портится. Дождливо. У Сезанна "легкий сплин". Беспричинный. "На меня это
|
|