накапливает он творческие замыслы. "Я нетерпелив и хотел бы шагать еще 
быстрее", - заявляет он в пылу воодушевления. Ну, а Сезанн, о котором Золя и 
словом не обмолвился в своем обзоре Салона? Что Сезанн, Сезанн работает! Золя 
заверяет в том Нума Коста: "Он все больше и больше утверждает себя как 
оригинальный художник, на этот путь его толкают природные склонности. Я на него 

очень надеюсь. Впрочем, мы считаем, что его еще десять лет не будут признавать. 

Сейчас он стремится писать большие, четырех-пятиметровые полотна".

Ничто не изменилось. Ничто не изменилось, не так ли? Все еще живут былые мечты. 

Сезанн работает. И его постоянное недовольство собой не помешает ему в один 
прекрасный день создать сильные произведения. В один прекрасный день, позднее. 
"Я на него очень надеюсь", - удостоверяет Золя, тот самый Золя, что только и 
знает либо утверждать, либо отрицать. Тот самый Золя, что стал теоретиком 
искусства, ничего не смысля в живописи, тот Золя, что холодно взирает на 
полотна, вызывающие в нем смешанное чувство недоумения и беспокойства, полотна, 

над которыми, изрыгая проклятия, злобно сверкая глазами, бьется друг его Сезанн.





IV. "Он мечтает об огромных полотнах"


Я люблю вас, как надо любить: безнадежно.

    М-ль де Леспинас

Маленькая бенекуровская "колония" рассыпается. Золя возвращается в Париж, Байль 

едет в Экс, где он собирается провести отпуск. Вскоре, в начале августа, за ним 

туда следуют Сезанн и Валабрег.

Летом 1866 года Сезанн и его друзья, еще разгоряченные пережитым весной 
сражением и бурными бенекуровскими спорами, возвращаются в Экс с большим 
треском. Сезанн, от которого пышет здоровьем, красуется на Бульваре своей 
"революционной бородой" и "непомерно длинной шевелюрой"[66 - Марион, письмо к 
Морштатту от 28 августа 1866 года.], начинающей уже редеть. Нельзя сказать, 
чтобы у него совсем не было авторитета. Марион встречает его как победителя. В 
глазах Мариона Сезанн "все больше и больше" растет. В восторге от Сезанна и 
друг 
Валабрега, Поль Алексис, тот самый, что два года назад зачитывался на уроках в 
коллеже "Сказками Нинон". Алексис, сын богатого нотариуса с улицы Катр-Дофин, 
только-только начал изучать право и питает к нему такую же склонность, какую 
некогда выказывал Сезанн. Алексису девятнадцать лет[67 - Поль Алексис родился в 

Эксе 16 июля 1847 года.], и у него одно желание: поскорее уехать в Париж и 
стать 
литератором. На Сезанна Алексис смотрит с мучительной завистью. И когда только 
удастся ему убедить своего отца-нотариуса в том, что есть лишь одна радость, 
ради которой стоит жить, - поэзия?

Вся эта веселая шумная фронда, довольно необычная для такого маленького города, 

привлекает всеобщее внимание. "На нас уже пялят глаза. С нами здороваются", - 
пишет Марион Морштатту. Дело дошло до того, что один местный поэт напечатал в 
"Л'Эко де Буш дю Рон" стихи, посвященные Сезанну. Сезанн возбуждает любопытство.
 
Всем хочется увидеть его живопись. Так как он уже имел неосторожность показать 
кое-кому несколько своих полотен и так как вслед за этим его не замедлили 
ославить, он занял весьма решительную позицию. На просьбу показать свои работы 
он неизменно дает один и тот же полнозвучный ответ: "А дерьма не хотите?", - 
который, к его потехе, обращает всех прилипал в паническое бегство. Эксовцы 
"действуют ему на нервы"[68 - Гийeмe, письмо к Золя от 2 ноября 1866 года.]. 
Его 
презрение для всех очевидно. Несмотря на это, а может быть именно поэтому, он 
стал своего рода фигурой в городе. Доморощенные художники, усмотрев кое-что в 
его картинах, в подражание ему сменяют кисти на шпатель и пишут один пастознее 
другого. Люди, претендующие на особую осведомленность, перешептываются: в конце 

концов ему, может статься, предложат пост директора музея. "Этакая куча 
задниц!" 
- восклицает Марион.

Сезанн чувствует себя в расцвете сил. В знак памяти о встречах с Морштаттом и в