III. Битвы


Наши заветные мысли, теперь мы знаем, сколь они не популярны.

    Золя, "Мой Салон". Надпись на книге, подаренной Сезанну

Вернувшись в феврале в Париж, Сезанн попадает в обстановку великого брожения. 
Золя больше не работает в фирме Ашетт, он совсем недавно устроился в 
"Л'Эвенман" 
- широко распространенной бульварной газете Ипполита де Вильмессана.

В эту газету Золя еще в прошлом году закидывал удочку. "Я жажду... побыстрее 
добиться успеха, - писал он без обиняков одному из ближайших сотрудников 
Вильмессана. - В спешке я подумал о вашей газете, как о листке, который может 
доставить мне известность в кратчайший срок. Я иду с вами на откровенность... 
Вы, как известно, любите испытывать людей, находить новых сотрудников. 
Испытайте 
меня, найдите меня. Пальма первенства будет навсегда принадлежать вам". Письмо 
осталось без ответа. Но Золя возобновил атаку; пустив в ход свои связи по фирме 

Ашетт, он попросил о содействии Людовика Галеви[60 - Письмо Золя к Людовику 
Галеви от 22 января 1866 года. Библиотека Института Франции.]. Удивленный, 
раззадоренный Вильмессан, почуяв дичь, внезапно сдался.

Довольно-таки незаурядная личность этот самый Ипполит Вильмессан! Исполинский 
рост, румяное плотоядное лицо жуира и неистощимая говорливость коммивояжера. 
Хвастливый, жизнерадостный, вульгарный, склонный к излишествам, падкий на 
всякую 
шумиху и дешевый эффект, этот кутила и весельчак то и дело разражается жирным, 
звучным, раскатистым смехом. Он с аппетитом расходует свою энергию, суетится, 
что-то выигрывает, что-то проигрывает, с удовольствием собирает всякие сплетни 
и 
скандальные истории и, смакуя их, восклицает: "Вот это да!" - проныра, который 
в 
конце концов на бульварном листке сколотил себе состояние. Не блистая выдумкой, 

он издает газету за газетой. "Л'Эвенман", ежевечерний листок стоимостью в 10 
сантимов, - его последнее детище.

Стараясь привлечь и удержать читателя, стремясь постоянно подогревать его 
любопытство, Вильмессан насаждает в своих газетах нескромную болтливость, 
цветистость стиля и неожиданные эффекты. Для него все средства хороши. И чем 
они 
более броски, тем лучше. Сотрудникам своим он платит по-царски, если доволен 
ими, и безжалостно увольняет их, едва они уронят себя в глазах публики. Хамства 

ему отпущено столько же, сколько и великодушия. Золя ему понравился. Он подал 
ему новую для того времени мысль, предложив создать отдел библиографической 
хроники. Вильмессан зачислил его в штат и 31 января сам представил читателям 
своей газетки в широковещательной, непомерно раздутой статье, написанной в его 
обычной манере, продиктованной заботой о рекламе, статье, в одинаковой мере 
способной и выдвинуть человека и раздавить его: "Будет мой новый тенор иметь 
успех - тем лучше. Провалится - ну что ж! Он сам заявил мне, что в таком случае 

расторгнет контракт, а я вычеркну его из своего репертуара. И баста!"

У Ашетта Золя зарабатывал двести франков в месяц; Вильмессан, довольный им, 
дает 
ему пятьсот. "Вот это да!" - Золя не сдерживает своей радости. Нападки по 
поводу 
"Исповеди Клода", предметом которых он стал, не только не огорчили его, а, 
наоборот, привели в веселое настроение. "Ныне я лицо известное, - пишет он 
Валабрегу, - меня боятся, меня бранят... Я верю в себя и бодро шагаю". Его 
былой 
меланхолично-мечтательный идеализм мертв, решительно и бесповоротно. Время 
ученичества кончается. Близится время решительных битв.

И оно близится для всех! Сезанн привез из Экса несколько полотен. Два из них, в 

том числе портрет Валабрега, он рассчитывает представить в Салон. Но у него нет 

ни малейшего желания быть принятым. Напротив, он бы очень досадовал, если бы 
эти 
господа из жюри одобрили его работы. Некоторые художники, стараясь снискать 
благосклонность членов жюри, выносят на их суд лишь самые бесцветные свои 
произведения, а Сезанн нарочно выбирает то, что больше всего может попортить им 

кровь, хотя не сомневается в провале. Друзья-художники приветствуют задор 
Сезанна и "собираются чествовать его"[61 - Mарион, письмо к Морштатту от 28