Музыкой и живописью этот мальчик интересуется не менее живо; он и сам немного 
пишет в часы досуга; личность Сезанна и его работы вызывают у Мариона чувство 
огромного восхищения. В Сезанне он угадывает силу. И верит, что в тот день, 
когда художник сумеет эту силу подчинить воле, он будет на пути к тому, чтобы 
стать одним из величайших художников эпохи. Покоренный пафосом сражения, 
которое 
в данное время его старший друг дает самому себе, Марион в свободное время 
сопутствует ему в долгих блужданиях; поставив свой мольберт рядом с мольбертом 
Сезанна, он почтительно, как младший брат, прислушивается ко всему, что тот 
говорит о живописи, а на обратном пути, в свою очередь, объясняет ему, какие 
законы способствовали образованию провансальской почвы и что определило ее 
структуру.

В конце октября Сезанн получил экземпляр только что вышедшего сборника "Сказки 
Нинон". Золя в Париже лезет из кожи вон, чтобы как можно лучше использовать 
образовавшиеся у него связи, круг которых, как он незадолго до того писал 
Валабрегу, он старается все больше и больше расширить. Мариус Ру, бывший 
однокашник Золя по пансиону Нотр-Дам, а ныне парижский журналист, берется через 

"Ле Мемориаль д'Экс" оповестить мир о достоинствах "Сказок Нинон". Кстати 
сказать, критика в общем довольно благосклонно отнеслась к этому произведению 
из 
жанра "милых" и безобидных.

Вся экская молодежь, знающая Золя лично или понаслышке, все юнцы, которых 
лихорадит от желания поскорее очутиться в столице, чтобы, в свою очередь, 
попытать счастья, - все прямо глотают "Сказки". С упоением читает эту книгу на 
уроках риторики, пряча ее под словарь, ученик коллежа Поль Алексис... 
Наконец-то 
один эксовец пробил себе дорогу; один эксовец уже создает себе имя! Завоевание 
Парижа началось!

А Сезанн в Жа де Буффане как проклятый бьется над задачам, которые ставит перед 

ним искусство живописи, и в муках творчества исступленно ломает кисти.


* * *

В начале 1865 года, после шестимесячного пребывания в Эксе, Сезанн снова в 
Париже.

На этот раз он покидает левый берег и поселяется на самом краю квартала Марэ, 
на 
улице Ботрейи, 22, в особняке Шарни. Этот старый особняк XVII века, населенный 
бедным людом - мелкими служащими, ремесленниками, - внешне еще очень хорош. 
Фасад его не лишен внушительности. Довольно красивая, окрашенная в 
темно-зеленый 
цвет дверь открывается в сводчатый коридор, где виднеются остатки деревянных 
панелей. Сезанн приютился под самой крышей, в мансарде, на пятом этаже, куда из 

глубины двора ведет лестница. Сказал ли кто ему, что в этом доме за шесть-семь 
лет до того жил Бодлер? Бодлер - в 1857 году ханжи возбудили против него 
нелепый 
процесс об оскорблении общественной нравственности - один из любимейших поэтов 
Сезанна, читающего в подлиннике Вергилия и Лукреция; благодаря необычайной 
памяти (он знает наперечет все, что хранится в различных музеях Европы, хотя 
никогда в них не бывал) он может прочесть наизусть весь сборник "Цветы зла"[59 
- 
Согласно отметкам, сделанным рукой Сезанна в том экземпляре сборника "Цветы 
зла", который художник преподнес Лео Ларгье, любимыми поэмами его были: "Факел",
 
"Идеал" (откуда и взяты цитируемые выше стихи)", "Sed non satiata", "Падаль", 
"Кошки", "Радостная смерть" и "Вкус небытия".].

		Нет, нашим женщинам, виньеточным сиренам,
		Столетья пошлого испорченным плодам,
		В высоких башмачках и в юбке с модным треном,
		Я сердца, мрачного, как бездна, не отдам.
		Пускай щебечущих красоток золотушных,
		Поэт хлорозных дев, рисует Гаварни, -
		Цветы, возросшие в оранжереях душных,
		Мой рыжий идеал не заслонят они.
		Вам, леди Макбет, вам, великой в преступленье,
		Могу я посвятить моей души стремленье,
		Вам, кинутой в снега Эсхиловой мечте.
		Могу тебе, о Ночь, дивиться неустанно,
		Дочь Микеланджело, изогнутая странно
		В доступной лишь устам Гиганта наготе.