значении этого слова, Золя других женщин до Габриэли? Возможно. Но одно лишь 
абсолютно бесспорно, что в этом вопросе он совершенное подобие Сезанна, у него 
та же платоническая страсть к женской плоти, безумная любовь к "желанной и 
всегда недосягаемой наготе"[56 - Золя, Творчество.]. За скромной цветочницей с 
площади Клиши Золя увивается с огнем в глазах. Габриэль становится его 
любовницей[57 - Меня, возможно, спросят, что дает мне право относить к 1864 
году 
начало - не до конца выясненное - любви Золя к Габриэль Мели, его будущей жене. 

Только одно: в коллекции городского управления в Медане сохранился снимок г-жи 
Золя, сделанный писателем в 1901 году. Надпись на этом снимке гласит: "Спутнице 

тридцатисемилетней жизни". Достаточно сделать вычитание, чтобы установить дату: 

1864 год.].

Но вот ииюль. Согласно заранее принятому решению Сезанн, а с ним и Байль 
возвращаются в Экс, Золя остается в Париже, он на седьмом небе от счастья: 
после 
трех неудачных попыток он только что нашел издателя для сборника новелл "Сказки 

Нинон", пронизанных воспоминаниями о Провансе. Сборник будет выпущен в октябре 
издательством Гецеля и Лакруа.




II. Искания


Только изначальная побудительная сила, - Id est темперамент, может привести 
человека к поставленной им цели.

    Сезанн, письмо к Шарлю Камуэну от 22 февраля 1903 года

Сезанн не рассчитывает надолго задержаться в Эксе. Ровно столько, сколько нужно,
 
чтобы слегка передохнуть, переварить все, что он увидел и узнал, - и в обратный 

путь. В этом милом его сердцу городе, куда он любит возвращаться, куда 
возвращаться стало для него потребностью, он не так свободен, как в Париже; 
домашняя обстановка тяготит его.

Хотя Луи-Огюст и уступил, однако он не скрывает своего недовольства. 
Непостижимое призвание сына не только глубоко разочаровало его, не только 
обмануло его надежды, это призвание еще раздражает его теми кривотолками, 
которые, как он догадывается, оно не может не вызывать. О, с ним, конечно, 
остерегаются говорить об этом никчемном сыне, что в свои двадцать пять лет 
способен лишь малевать всякий вздор! Но разве не читает он жалость в глазах 
друзей, насмешку в глазах завистников? И нужно же, чтобы он - пример 
удачливости 
- споткнулся на собственном сыне! Минутами в нем закипает злоба, и тогда он 
бросает резкие, горькие упреки. Сезанн ворчит. Унизительная, невыносимая 
атмосфера! Он задыхается здесь, ему кажется, что он попал в западню. За ним 
следят. Каждый шаг его известен. Ему приходится отчитываться в своих действиях. 

По недоброжелательству или по нескромности, но весь городок шпионит за ним, 
малейшее его движение становится предметом пересудов.

Экских обывателей поражают его странности, его внешний вид, внезапные вспышки 
гнева, приступы раздражительности, настороженная молчаливость; одних это смешит,
 
других коробит. Гм, что ни говорите, а этот младший Сезанн все же того!.. Кто 
бы 
мог думать? Счастье его, что за спиной у него такой папаша! Да, с отцом 
младшему 
Сезанну повезло! Но Сезанну наплевать на деньги отца! Он не Золя, для которого 
"слава" равнозначна богатству, мещанскому уюту, роскошной обстановке и 
изысканному столу. Ему бы только полтораста-двести франков в месяц на прожиток, 

на краски и холст и возможность спокойно заниматься живописью - вот все, чего 
он 
хочет. Но здесь ему не дадут желанного покоя. Здесь к нему пристают, его 
преследуют; слишком уж сильно занимает он все умы. И недоверчивый брюзга 
фыркает. Его хотят "закрючить". Для него здесь все гнет и насилие, начиная от 
деспотичной в силу своей нежности материнской любви, с которой он сталкивается 
при первой же попытке уехать.

Даже сестра Мария и та не преминет сделать попытку удержать его, приковать к 
узкому домашнему мирку, к закостенелому в своей замкнутости семейному кругу.