Но карандаш ходит сам собой. "Неизбывно желание наше", - говорила святая Тереза.



* * *

Луи-Огюст сокрушенно качает головой. На этот раз все пропало. С некоторого 
времени он ясно видит, что сын вот-вот ускользнет от него. Поль поминутно 
исчезает. Кто-то в Жа де Буффане видел, как он усердно малевал, сидя на 
корточках в траве. Снова накупил он себе красок и холста. И снова записался в 
школу рисования.

Отец и сын молча глядят друг на друга. Так же как недавно Золя, Луи-Огюст 
считает, что слова бесполезны. Поль никогда не проявлял ни малейшего интереса к 

делам, впрочем (Луи-Огюст соболезнующе пожимает плечами), техника ведения их 
совершенно недоступна его пониманию. К чему терять время на пустые 
препирательства? В один из последующих дней своего злополучного ученичества 
Поль 
написал на банковском гроссбухе следующее двустишие:

		Сезанн-банкир глядит с отчаяньем во взоре,
		Как сын художником становится в конторе.

Луи-Огюсту сейчас шестьдесят три года. Если бы все шло как ему хочется, он мог 
бы вскоре позволить себе удалиться на покой и передать наследнику деловые 
секреты и власть. Ничего не поделаешь! Не будет у него преемника. Живопись 
снова 
отняла у него сына. Ну что ж! Пусть Поль поступает по своему желанию. В конце 
концов, как говорит г-жа Сезанн, "малыш может себе это позволить", а все 
благодаря отцу!

В школе рисования Сезанн снова встречает прежних друзей: Солари, Нума Коста - 
он 
теперь служит клерком в нотариальной конторе - и блистательного Жозефа Гюо, 
который, не довольствуясь успехами у Жибера, создал в бывшем поместье Гаскетов 
любительский театр: "Императорский театр Пон де д'Арк", где подвизается в 
качестве комика в пьесах, им самим написанных. Сезанн то ходит вместе с Нума 
Костом на этюды за город, то работает в Жа де Буффане, где под самой крышей 
устроил себе мастерскую. Луи-Огюст окончательно примирился с призванием сына ив 

доказательство нисколько не противится желанию Поля прорубить окно в стене дома 

- должна же мастерская быть хорошо освещена! - хотя внешний вид Жа, пожалуй, от 

этого не выиграет.

Сезанну остается лишь снова связаться с Золя. Друзья все еще не переписываются. 

Один только Байль в конце осени шлет Сезанну весточку и сообщает, что Золя по-
прежнему без работы, но надеется в ближайшее время поступить в фирму Ашетт; но 
Сезанн не подозревает, в какой жестокой нужде живет Золя.

В ту лютую зиму 1861 года юный поэт-идеалист - ему всего лишь двадцать один 
год, - стремясь "овладеть рифмой", продолжает слагать сотни александрийских 
стихов; он ведет нищенское существование. У него нет ни денег, ни хлеба, ни 
дров, а следовательно, и огня. Зачастую Золя приходится закладывать все с себя, 

и тогда ему даже не во что одеться. Спасаясь от холода, он заворачивается в 
одеяла, он называет это "разыгрывать араба", и дня на три-четыре замуровывается 

в своей комнате, где стоит спертый воздух (окно совершенно обледенело) и куда 
проникают мерзкие звуки притона. Золя живет впроголодь. Силы постепенно 
оставляют его; он болен. Причем недуг его не столь телесный, сколь душевный: он 

болеет главным образом от сознания того, что "упускает не только настоящее, но 
и 
будущее". Тем не менее его надежда завоевать Париж, надежда, подхлестываемая из 

последних сил, не умерла. "Дух бодрствует и творит чудеса, - говорит Золя. - 
Мне 
даже кажется, что в страданиях я вырос, стал лучше видеть, слышать. У меня 
появились новые чувства, отсутствие их мешало мне прежде правильно судить о 
некоторых вещах".

Один знакомый по Эксу свел его с небольшим кружком студентов, весьма 
воинственно 
настроенных по отношению к империи. Студенты издают в Латинском квартале 
сатирический листок "Ле Травай". Им нужен поэт. Золя предлагает свои стихи; их