Сезанн пишет для него стихи, десятки и десятки стихов, всегда исполненные 
безудержной фантазии, в которых подчас звучит чуть уловимая нотка 
непристойности. Рассказывает ему обо всем и ни о чем, задает рифмы для игры в 
буриме[32 - "Bouts rimes" - буквально "рифмованные концы" (франц.),отсюда 
литературная игра "буриме" - стихи на заданные рифмы. (Прим. перев.)], посылает 

ребусы, сообщает все в том же шутливом стиле мелкие и крупные события экской 
жизни, живо и насмешливо описывает, к примеру, непогоду, которая в мае этого 
года свирепствует в Эксе: 5° тепла, дождь льет как из ведра, на всех улицах 
поют 
литании, моля бога и всех святых прекратить этот потоп. "У меня голова идет 
кругом, - пишет он Золя, - со всех сторон только и слышно "ora pro nobis"[33 - 
Католическая молитва. (Прим. перев.)]. Временами, однако, у него неожиданно 
вырывается мимолетное, как вздох, признание, придающее необычный оттенок горечи 

дурашливым словам, какими он тешит себя и Золя. "Глубокая печаль владеет 
мною", - проскальзывает у Сезанна между шутками.

Душевное состояние Золя там, в Париже, близко к сезанновскому. 1 марта он 
поступил в лицей Сен-Луи, где благодаря протекции давнишнего друга его отца, 
адвоката при государственном совете Лабо, ему удалось получить стипендию. Золя 
так же, как Сезанн, если не больше, да, несомненно, больше, чем он, страдает от 

разлуки, жестоко страдает. Сезанн по крайней мере остался в Эксе; он 
по-прежнему 
живет в привычной обстановке, а это большая поддержка. Ничего подобного нет у 
Золя. Париж, серый, хмурый, враждебный, выбивает его из колеи. Одиночество 
гнетет Эмиля, он чувствует, что в лицее Сен-Луи ему не завести себе ни друга, 
ни 
приятеля. Он здесь такой же "чужак", каким был когда-то в Эксе. Насмешка 
судьбы: 
он, кому в Эксе дали кличку Парижанин, здесь получил прозвище Марселец. Всех 
смешит произношение Золя; и снова, больше чем когда-либо, ему ставят в вину его 

бедность. В глазах этих богатых сынков стипендиат прежде всего человек 
сторонний, втершийся в их среду. Большинство учащихся лицея Сен-Луи, те, у кого 

парижская жизнь и домашняя среда с малолетства выработали изощренность ума, 
гораздо смекалистее своих сверстников из коллежа Бурбон. У этих столичных юнцов,
 
рано познавших жизнь, все словечки и повадки взрослых мужчин. С презрительной 
жалостью смотрят они на этого запуганного ими тупицу, который в свои 
восемнадцать лет во втором классе едва тащится в хвосте; на этого провинциала, 
на этого "чужака" - откуда свалился такой недотепа? С луны, что ли? Ничего он 
не 
знает - ни новой литературы, о которой все говорят, ни искусства, ни театра, он 

даже не в курсе скандальных историй полусвета.

Мало того, что Золя оторвали от друзей, от солнечного Прованса, судьбе было 
угодно еще забросить его к этим мальчишкам, подавляющим его своим 
превосходством. Пришибленный, он замыкается в себе, совершенно перестает 
работать, не готовит заданий, не учит уроков; вчера еще первый ученик, он 
отступает в ряды самых последних, снова становится тем "неучем", каким был 
когда-то, до встречи с Сезанном. Власть над ним еще имеют разве только его 
единственные гении-хранители - литература и поэзия. Иногда - хоть какая-то 
радость! - преподаватель словесности читает в классе его сочинения. Но в 
остальном никакого просвета. Во время занятий Золя, укрывшись за спиной 
одноклассника, упивается романами Гюго и Мюссе; недавно он впервые познакомился 

с произведениями Рабле и Монтеня. Он пишет вперемежку со стихами комедию 
"Одураченный репетитор". В посланиях к Сезанну и Байлю он поверяет им свою 
тоску, постоянно требует, чтобы они чаще и пространнее отвечали на его письма, 
вечно пеняет им, что они, особенно Байль, не аккуратны в переписке.

Возвращаясь домой, на улицу Месье ле Прэнс, 63, он находит неуютную, полупустую 

квартиру, где на всем лежит унылая печать неизбывной нужды, ибо великое 
переселение семьи Золя из Экса в Париж нисколько не облегчило ее горькой участи.


И когда только наступят каникулы! Когда же он снова увидит берега Арки, 
"обманки", куда так приятно погружаться, поднимая пенистый фонтан брызг, 
искрящихся на солнце. Как-то раз июльским вечером он идет в купальню на Сену. 
Окунается и тут же выскакивает "в ужасе от этого корыта", где вода цветом "не 
белее сажи".

Каникулы! Неразлучные, все трое, только о них и мечтают. Сезанн возымел даже 
честолюбивое намерение написать вместе с Золя большую пятиактную трагедию из 
жизни Генриха VIII Английского. Но чтобы получить возможность осуществить этот