который был другом Энгра. Завязывает Сезанн знакомство и с семнадцатилетним 
Жозефом Гюо[31 - Гюо родился 8 июля 1840 года.], сыном резчика камей по камню и 

раковинам, ставшего впоследствии архитектором города Экса. Всесторонне 
одаренный, Жозеф Гюо в равной мере увлекается и театром, и живописью, и 
архитектурой; все в один голос предсказывают, что его ждет большое будущее, а 
может быть, и слава.

Время от времени Сезанн отправляется в музей полюбоваться картинами и статуями. 

Экский музей открыт с 1858 года. Вначале он располагал всего лишь несколькими 
разрозненными образцами античного искусства да полотнами Клериана, бывшего 
хранителя этого музея. Постепенно он пополнялся. В 1849 году Гране, умирая, 
завещал музею кое-какие свои работы и коллекции. Еще несколько таких завещаний 
и 
дарственных, и каталог разбух. Сезанн смотрит картины, в большинстве своем 
произведения малозначительных французских и итальянских художников XVII века - 
"tenebrosi", - близких по своей беспокойной манере к Караваджо и художникам 
барокко. Подолгу простаивает он перед картиной "Игроки в карты" - три застывшие 

в довольно удачно найденных позах фигуры, - изучая это полотно, принадлежащее, 
как гласит каталог, кисти Луи Ленена.

Разглядывая эти картины, Сезанн грезит, как грезил некогда, рассматривая 
иллюстрации "Магазэн Питтореск". Временами он даже берется за кисть, пытаясь 
воспроизвести по памяти то или иное увиденное им в музее полотно или какую-
нибудь запыленную олеографию, замеченную в витрине антиквара.


* * *

В октябре 1857 года Сезанн и Байль перешли в первый класс, а Золя во второй, 
для 
него прошедший учебный год был годом поистине триумфальным. Первая награда, 
отличные баллы по всем предметам, включая закон божий и рисование (у Сезанна 
тоже первая награда, а по рисованию он опять, как в прошлом году, и похвального 

листа не получил). В сочинениях у Золя явное превосходство перед друзьями. 
Между 
прочим, не так давно преподаватель литературы, которого особенно поразила одна 
работа Золя, написанная им по собственной инициативе в стихах, сказал ему: 
"Золя, вы будете писателем", - что в какой-то мере соответствовало мечтам Эмиля 

о будущем.

К сожалению, семейные дела его принимают менее благоприятный оборот. С каждым 
месяцем Золя все более и более впадают в беспросветную нужду, им приходится 
периодически менять квартиру. Прожив какое-то время на улице Миним, на самом 
краю города они осели на улице Мазарини в бедной-пребедной квартирке: две 
тесные 
клетушки, окнами на улочку, упирающуюся в полуразрушенную стену старинной 
экской 
крепости. У Золя нет уже ничего, никакой мебели, у них остались одни долги. А 
тут еще в ноябре умирает бабушка Эмиля. Уроженка провинции Бос, живая и крепкая 

(у нее не было ни одного седого волоса), полная неутомимой энергии, не 
унывающая 
перед невзгодами, она пускала в ход всю свою недюжинную изобретательность, 
чтобы 
как-то скрасить убогое существование семьи, чтобы при скудных средствах как-то 
извернуться. Ее не стало, и Золя оказались в безнадежном, можно сказать, 
отчаянном положении. Вот, почему г-жа Золя решила поехать в Париж, чтобы 
обратиться за помощью к старым знакомым покойного мужа.

Эмиль с дедом остаются в Эксе одни. Хотя семья переживает тяжелые времена, Золя 

не теряет веры в будущее. Он говорит друзьям о своем "большом мужестве": его 
нисколько не пугает бедность, он заранее готов посвятить жизнь "труду и борьбе".
 
Неразлучные продолжают свои походы, они загораются при одной мысли о мансардах, 

где зреют "великие думы". В глуши холмов, вдали от презренных городов они по-
прежнему зачитываются стихами Мюссе и рисуют в воображении своем будущих 
возлюбленных: это либо "веселые смуглянки, царицы жатв и сбора винограда", либо 

"златокудрая бледнолицая девочка, выступающая в венке из вервены так томно, что 

кажется, будто она вот-вот вознесется на небо".

Иногда Сезанн берет с собой альбом для набросков, на тот случай, если по дороге