Кого он теперь в Париже знает? Даже Танги больше нет. Он умер мучительной 
смертью - несчастный болел раком желудка.

Последние недели жизни Танги жестоко страдал. Его поместили в больницу, но, 
почувствовав приближение смерти, он вернулся на улицу Клозель. "Хочу умереть 
дома, возле жены, среди моих картин". Однажды вечером он отдал жене последние 
распоряжения. "Когда меня не станет, твоя жизнь будет нелегка. У нас нет ничего,
 
кроме картин. Тебе придется их продать". Это было как бы прощанием Танги с 
жизнью. Наутро следующего дня, 6 февраля, он скончался.

Сезанн мечется, ездит то туда, то сюда, все, что творится вокруг, его не 
касается. Однако за все это время происходит много событий, которые, казалось, 
должны были бы привлечь его внимание. Через две недели после смерти Танги, 21 
февраля, умирает Кайботт. Вопреки мрачным предчувствиям он прожил еще 
восемнадцать лет с того дня, как накануне третьей выставки импрессионистов 
составил завещание. Художник, давно поселившийся в Жанвилье, простудился, 
подрезая в саду розы: воспаление легких за несколько дней свело Кайботта в 
могилу. Что предпримет Министерство изящных искусств, когда узнает, что по 
составленному в 1876 году завещанию Кайботт приносит в дар государству свою 
коллекцию картин? В ней, кроме двух работ Милле, есть три работы Мане, 
шестнадцать - Моне, восемнадцать - Писсарро, семь - Дега, девять полотен Сислея 

и четыре полотна Сезанна. Положение импрессионистов, за исключением Сезанна, 
сейчас явно не такое, каким было вначале. Их полотна раскупают и часто платят 
большие деньги. Однако это не мешает старым спорам вновь разгореться. При одной 

только мысли, что столько кощунственных картин получат доступ в Люксембургский 
музей, художники-академисты наверняка вознегодуют. В начале марта администрация 

Министерства изящных искусств занялась завещанием, и тут же распространились 
слухи о посмертном даре Кайботта.

Между тем Теодор Дюре из личных соображений решает продать собственную 
коллекцию. "Ваша коллекция великолепна, - говорил в свое время Дюре крупному 
парижскому любителю искусства. - Повторяю, великолепна! Но я знаю одну 
коллекцию 
лучше вашей - свою собственную: в ней только импрессионисты". 19 марта 
коллекция 
Дюре попадает на аукцион, в картинную галерею Жоржа Пти на улице Сез. Три 
картины Сезанна, которые входят в коллекцию, достигают цены в 650, 660 и 800 
франков[158 - Коллекция Дюре состояла из трех полотен Сезанна, шести - Моне, 
четырех - Писсарро, трех - Ренуара, трех - Сислея и восьми - Дега.].

Правда, такие цены на полотна Сезанна не идут ни в какое сравнение с ценами, 
которых достигли полотна художников, "добившихся успеха", например Моне, чье 
полотно "Белые индюшки" оценено в 12 тысяч франков; эти цены повергают в 
изумление "искушенных" советчиков Дюре, которые прежде настаивали на снятии 
полотен Сезанна с продажи, чтобы не опорочить коллекцию в целом.

Столь высокие цены в такой мере удивляют всех, что критик Гюстав Жеффруа - 
человек весьма сведущий в вопросах искусства - считает необходимым 
воспользоваться благоприятным моментом, чтобы поговорить о Сезанне. Через 
неделю, 25 марта в одном из своих обозрений в "Ле Журналь" Жеффруа пишет:

"Сезанн стал чем-то вроде предтечи, от которого хотят вести свой род символисты.
 
И действительно, можно, конечно, установить прямое родство и довольно ясную 
преемственность между живописью Сезанна и живописью Гогена, Эм. Бернара и 
других. Это относится и к Ван-Гогу.

Хотя бы с этой точки зрения Поль Сезанн заслуживает того, чтобы его имя заняло 
подобающее место.

Конечно, отсюда не следует, что духовная связь между Сезанном и его преемниками 

поддается абсолютно точному определению и что Сезанн ставит перед собой те же 
теоретические и синтетические задачи, какие ставят художники-символисты. Теперь 

при желании уже легко уяснить себе, в чем состояла последовательность исканий 
Сезанна, всего его творчества в целом. Основное доминирующее впечатление такое, 

что Сезанн подходит к натуре не с какой-то обязательной программой, 
сдеспотическим намерением подчинить эту натуру провозглашенному им закону, 
приспособить или свести натуру к формуле того искусства, которое он носит в 
себе. Сезанн отнюдь не лишен программы, у него есть свои законы и идеалы, но 
они 
исходят не от канонов его искусства, а от страстной пытливости его ума, от 
горячего стремления овладеть предметами, восхищающими его взор.