Сезанн - человек, который вглядывается в окружающий мир, человек, опьяненный 
открывающимся перед ним зрелищем, стремящийся передать это чувство опьянения на 

ограниченном пространстве полотна. Принимаясь за работу, он ищет средства, 
чтобы 
осуществить такую передачу как можно полнее и правдивее".

Сезанн находился в Альфоре[159 - Ныне Альфорвилль.], когда прочитал статью 
Жеффруа. Он был, разумеется, весьма удивлен. В дружеском письме он немедленно 
выразил критику "признательность" за проявленную по отношению к нему "симпатию".
 
Конечно, склонен думать Сезанн, Жеффруа друг Моне, а Моне из всегда присущей 
ему 
любезности, вероятно, замолвил критику словечко в его пользу.

Между тем коллекция картин - посмертный дар Кайботта государству - серьезно 
взволновала общественное мнение; представители власти, а именно, Анри Ружон, 
директор Школы изящных искусств, и Леонс Бенедит, хранитель Люксембургского 
музея, в принципе этот дар приняли, но пытались найти компромиссное решение с 
братом Кайботта, Марсиалем, и душеприказчиком покойного, Ренуаром. При всем том 

чиновникам действительно трудно было так легко и просто отказаться от 
наследства.

Они склонны к половинчатому решению, ибо принять дар полностью, как гласит 
обязывающее к этому завещание покойного, не решаются и потому настаивают на 
праве выбора. Они торгуются. Со своей стороны, Марсиаль Кайботт и Ренуар 
понимают, что им не заставить администрацию выполнить волю Кайботта и что 
следует пойти на уступки, чтобы добиться хотя бы частичного успеха. Пока 
заинтересованные стороны пытались прийти к какому-нибудь соглашению, страсти 
разгорелись.

В апреле "Журналь дез Артист" устраивает опрос по поводу завещанной коллекции. 
Ответ Жерома полон бурного негодования: "Мы живем в эпоху упадка и глупости... 
Уровень нашего общества быстро снижается у нас на глазах... Не правда ли, в 
завещанной коллекции есть картины господина Мане, господина Писсарро и других? 
Повторяю, чтобы государство приняло подобную мерзость, оно должно дойти до 
высшей степени морального падения. Мы имеем дело с анархистами и сумасшедшими. 
Этим людям место у доктора Бланша[160 - Известный психиатр того времени. (Прим. 

перев.)]. Уверяю вас, они пишут свои картины друг для дружки. Я слышал, как 
люди 
шутили: "Погодите, это только цветочки..." Нет, это конец нации, конец 
Франции!" 
Бенжамен Констан, художник исторической темы, придерживается такого же мнения. 
"Возмущайтесь, и самым резким образом! - призывает он. - Эти люди даже не 
мистификаторы. Такого вообще не существует в природе, то, что они пишут, - это 
хаос, анархия". "Принятие Люксембургским музеем картин, о которых идет речь, - 
откликается Леконт дю Нуи, - было бы весьма прискорбным обстоятельством, ибо 
подобные творения могут отвлечь молодежь от серьезной работы... Это безумие..."

Художник-портретист Габриель Ферье, не колеблясь, заявляет: "Я не хочу 
распространяться, поскольку не знаю этих людей и знать не желаю. Когда какая-
нибудь из их работ попадает мне на глаза, я спасаюсь бегством. У меня 
определенное мнение: их всех надо гнать взашей".

Однако не все ответы таковы. Тони Робер-Флери высказывается не столь 
решительно: 
"Следует быть осторожным и воздержаться от слишком категорических мнений. 
Выждем! То, что сегодня нас так удивляет, возможно, и есть живопись завтрашнего 

дня. Будем относиться с интересом к каждому новому дерзанию. Импрессионизм, - 
добавляет он (и кажется, что читаешь Золя), - делает лишь первые шаги; но в 
день, когда человек сильного темперамента и высокой культуры заставит нас 
признать импрессионизм, в этот день мы, возможно, получим новое искусство".

Что касается Жип, этой своенравной романистки, автора книги "Замужество 
парижанки", которую тоже попросили высказаться, то она искренне рада успеху 
импрессионистов: "Эти картины собираются поместить в Люксембургском музее? Я 
считаю их замечательными. Обожаю этих художников. Я сама из их школы и всегда 
готова дать бой. Люблю живопись, глядя на которую живешь и дышишь солнечным 
светом, и не выношу мрачных полотен, написанных точно в подземелье".

Острота борьбы не утихает. Впрочем, она проявляется не только у художников 
академического направления. С не меньшим пылом защищает импрессионистов Гастон 
Лезо в "Монитёр"[161 - 24 марта 1894 года.]: "Эти полотна, полные мысли и 
мастерства, еще больше подчеркивают пустоту и напыщенную банальность разных 
Бугро, Детайев и им подобных. Столь близкое соседство в столь тесном помещении 
- 
вот в чем проявился дурной вкус организаторов - пожалуй, заставит художников-