не решается рисковать своей репутацией из-за сомнительных поисков. Правда, есть 

люди, которые считают себя хорошо осведомленными, они уверяют, будто Сезанн - 
это Клод Лантье, герой романа Золя. Ну и что же?

Как бы там ни было, в 1892 году одна за другой вышли две статьи о Сезанне. С 
одной стороны, Жорж Леконт в своей книге "Искусство импрессионизма" воздает 
должное "искусству очень здоровому, очень цельному, которого часто достигал - 
почему в прошедшем времени? - этот маг и волшебник интуиции". С другой стороны, 

Эмиль Бернар посвящает Сезанну 387-й выпуск своей серии "Люди нашего времени", 
печатавшейся у Ванье. Сезанн, уверяет Бернар в своем метком высказывании, 
"открывает искусству заветную дверь: живопись для живописи". Разбирая одно из 
полотен Сезанна, "Искушение святого Антония", Бернар отмечает в нем могучую 
силу 
своеобразия в соединении с техникой - соединении, которое мы постоянно ищем и 
столь редко обнаруживаем в работах наших современных художников. "Это 
заставляет 
меня, - пишет Бернар, - задуматься над словами, сказанными однажды в моем 
присутствии Полем Гогеном о Поле Сезанне: "Нет ничего, что так походило бы на 
мазню, как шедевр". Со своей стороны, - добавляет Бернар, - я нахожу, что в 
мнении Гогена заключена жестокая правда".

Нет ничего, что так походило бы на мазню, как шедевр. Неплохая мысль! Если 
Гоген 
и вычитал ее, то она, по-видимому, сильно поразила молодого человека лет 
тридцати, который иногда появляется в лавке Танги. Внешне ко всему безразличный,
 
с вялыми движениями, сей редкий посетитель глазом хищника рассматривает работы 
Сезанна, собранные папашей Танги.

Вот уже два года, как этот с виду скучающий молодой человек (креол по 
происхождению, зовут его Амбруаз Воллар) исподволь занимается продажей картин. 
Он не располагает большими деньгами, но не теряет надежды их заработать. В 
данную минуту он берется за все. Ничего значительного, просто пробует свои силы 

в перепродаже картин. На черный день он запасся тонной солдатских сухарей. И 
пустился в плавание, быть может длительное и ненадежное. Лениво разглядывает 
Амбруаз Воллар "Сезаннов" в лавке Танги. Зачарованный красноречием Эмиля 
Бернара, папаша Танги принял решение не продавать ни одного полотна своего 
любимого художника. Близок день, когда каждое из этих полотен будет стоить 
много 
дороже пятисот франков, отныне Танги считает своих "Сезаннов" "бесценным 
сокровищем". Амбруаз Воллар, прищурив глаза, с безразличным видом 
присматривается к обстановке, наблюдает "славного папашу Танги" и его клиентуру,
 
прислушивается к разговорам в лавке. В конце концов если учесть все, то надо 
сознаться, что среди импрессионистов один лишь мифический Сезанн не имеет 
сегодня своего торговца.

Разумеется, солидного торговца.




* * *

Приподнятое настроение Сезанна длилось недолго. Его "Игроки в карты" закончены. 

Закончены ли? Ничто в этом мире не бывает закончено; человеку не присуще 
совершенство, и художник вновь начинает свои странствия. Париж и Прованс 
поочередно привлекают и отталкивают его. Он едет то туда, то сюда в тщетных 
поисках покоя. Когда он живет в Эксе, то пишет пейзажи; они отражают его 
взволнованность, метания беспокойной души.

Можно сказать, что, прекратив работу над "Игроками в карты", Сезанн перестал 
сопротивляться, перестал принуждать себя к той аскетической объективности, 
которой долгие годы подчинял свое искусство, чтоб исторгнуть из него песню, 
отмеченную печатью сильной личности, некую патетическую исповедь. Всю жизнь 
Сезанн таил в себе ту лирическую силу, которая так неловко проявлялась в его 
первых работах. Сегодня он позволил этой силе расцвести. Она, эта сила, во весь 

голос зазвучала в сверкающих красках, в формах, отмеченных трепетностью и 
необычайным динамизмом.

К началу 1894 года художник уехал в Париж и поселился в районе Бастилии на 
улице 
Лион-Сен-Поль, 2, вблизи той самой улицы Ботрей, где жил когда-то, лет тридцать 

тому назад, когда посещал мастерскую Сюиса. Но Сезанн часто покидает столицу.