увлечь 
себя литературным теориям, которые приложимы только к современной школе 
Жерома..."[137 - "Личность Сезанна, - ответил Гюисманс, - мне глубоко 
симпатична, так как от Золя я знаю об усилиях и поражениях, какие претерпевает 
этот художник, когда пытается закончить какое-нибудь из своих творений. Да, это 

темперамент, это художник, но в итоге, если я исключу несколько натюрмортов, 
которые действительно хороши, все остальное, по моему мнению, мертворожденное. 
Это интересно, любопытно, наводит на размышления, но в этом есть какой-то 
дефект 
зрения, в котором, как меня уверяют, художник и сам отдает себе отчет... По 
моему скромному мнению, полотна Сезанна - это образцы неудачного импрессионизма.
 
Подумайте сами, после стольких лет борьбы уже не может быть речи о более или 
менее удавшихся намерениях, более или менее наглядных результатах, но даже 
полностью о работах завершенных, о таких полотнах, которые не были бы уродцами 
- 
патологическими случаями, пригодными лишь для какого-нибудь музея Дюпюитрена * 
в 
живописи..." Очевидно, это высказывание - отголосок разговоров в Медане. Не 
является ли Гюисманс одним из "свиты Золя"?* Гийом Дюпюитрен - знаменитый 
французский хирург, Его имя носит Музей патологической анатомии. (Прим. перев.
)]

Со своей стороны, Гоген (вот уже три года, как он бросил биржу и службу в банке 

и, отказавшись от обеспеченной жизни, смело отдался неверной профессии 
художника) непоколебимо верит в Сезанна, считая, что рано или поздно его 
картины 
приобретут выдающееся значение.

Несмотря на нужду, Гоген противится жене, когда та, чтобы обеспечить семью 
деньгами, хочет продать несколько "сезаннов" из его коллекции. По поводу двух 
из 
них Гоген пишет жене в ноябре: "Я очень дорожу моими двумя полотнами Сезанна, 
поскольку у художника мало законченных вещей, но придет день, и они станут 
большой ценностью", - предсказывает Гоген[138 - В одном из писем к Эмилю 
Шуффенекеру от 14 января 1885 года Гоген писал: "Посмотрите Сезанна, непонятого,
 
исключительно мистическую восточную натуру (его лицо напоминает древнего 
левантинца), в своих картинах он предпочитает тайну и тяжелое спокойствие 
человека, который лежа предается мечтаниям. Краски художника значительны, как 
характер восточных людей: уроженец юга, он проводит целые дни на вершинах гор 
за 
чтением Вергилия и разглядыванием неба. Поэтому горизонты Сезанна приподняты, 
его синие тона очень интенсивны, а его красный удивительно звучен".]. Однажды 
Писсарро и Гоген привели в лавку Танги молодого художника, горячего приверженца 

дивизионизма, Поля Синьяка, одного из тех, кто превозносит Сезанна и даже 
приобрел пейзаж, написанный им в долине Уазы. Смотреть в лавке Танги полотна 
Сезанна приходит много начинающих художников, в том числе восемнадцатилетний 
юноша Эмиль Бернар, тоже страстный поклонник сезанновской живописи, и друг 
Бернара, Луи Анкетен.

Вполне вероятно, что Танги поторопился рассказать господину Сезанну о возникшем 

к нему интересе - верном залоге будущего успеха. Глаза должны открыться. Они 
откроются, "школа" победит. Во всяком случае, жаль, что Золя счел своевременным 

выпустить в свет свой роман "Творчество". "Нехорошо это, нехорошо, - сетует 
Танги, - никогда не поверил бы, что господин Золя, такой порядочный человек, к 
тому же друг этих людей! Он их не понял! И это очень прискорбно!"

Сезанна, несомненно, радуют сообщения Танги. Как знать, быть может, его работы 
не так уж презираемы, как он воображает. Впрочем, как ни приятно ему это 
уважение, но оно так мало значит. То обстоятельство, что несколько художников, 
таких, как он сам, более или менее неизвестных и непризнанных, симпатизируют 
его 
творениям, по существу, ничего не меняет. У Сезанна слишком тяжело на душе, 
чтобы задерживать на этом свое внимание. Кроме того, он и сам не очень-то 
одобряет намерения и начинания некоторых из этих художников. Как это часто 
бывает с людьми одержимыми, ослепленными мечтой, чьи работы отмечены печатью их 

личности, Сезанн замыкается в своем мире и, занятый собственными поисками, 
остается почти равнодушен к дерзаниям других художников, не соответствующим его 

собственным устремлениям.

Как-то летом того года Танги пригласил Сезанна позавтракать в обществе Ван-Гога.