его с Кабассолем. Оба компаньона, все такие же предприимчивые, как и в первый 
день их совместной работы, - черствость их, возведенная в принцип, время от 
времени несколько умеряется тщательно продуманным благородным жестом - отлично 
спелись. Дела их принимают все более и более широкий размах. Убытки - они их не 

знали и не знают. Да и кто мог бы обвести вокруг пальца таких дельцов? Поистине 

еще не родился на свет подобный плут. В Эксе рассказывают о следующем 
анекдотичном случае: один марселец, которому компаньоны дали крупную ссуду, 
вследствие своей расточительности однажды оказался на грани банкротства. 
Неужели 
наши ловкачи проморгают свои денежки? Как бы не так! Не теряя ни минуты, Луи-
Огюст мчится в Марсель, по-хозяйски располагается в доме своего должника, берет 

в руки бразды правления и до минимума сокращает расходы. Вряд ли такое домашнее 

диктаторство было приятно злополучному заемщику; но он не остался в накладе, по 

крайней мере получил возможность поправить подорванные дела и вернуть долг 
банку 
"Сезанн и Кабассоль", с процентами разумеется.

Поль Сезанн, чья душа еще ослеплена солнцем и игрой света на гребнях скал и в 
водоворотах реки, Поль Сезанн, первый ученик по арифметике, слушает и не слышит,
 
как Луи-Огюст сыплет цифрами и словами: ссуда, контракт, дисконт - деньги.

С самого начала учебного года Сезанн и Байль сразу же выходят на первое место 
среди учеников пятого класса; Золя, принимая во внимание, что он миновал класс, 

тоже делает значительные успехи. Но, невзлюбив учителя словесности, об с 
прохладцей относится к древним языкам, предпочитая им естественные науки. Во 
всем остальном неразлучные всегда на первом месте, даже в законе божьем, в чем 
Золя, настоящий фанатик, берет верх над Сезанном, чья душа полна чистосердечной,
 
несколько простодушной веры (первое причастие, принятое им еще в школе Сен-
Жозеф, навсегда останется для него одним из самых сильных впечатлений детства). 

Ах, да, есть один предмет, по которому Сезанн получает лишь посредственные 
баллы: в пятом классе учат рисовать карандашом и красками, но Поля, когда-то с 
удовольствием размалевывавшего "Магазэн Питтореск", это сейчас не слишком 
увлекает. За что отец, надо думать, не взыщет с него.

Сезанн ничуть не меняется. Возраст (ему вот-вот исполнится пятнадцать лет) не 
внес поправок в его неровный характер. На него по-прежнему находит упрямство, 
минуты упадка, когда он полусерьезно, полушутливо восклицает: "Беспросветно мое 

будущее!" Его тяжелый характер не раз, и всегда по поводам, не стоящим 
выеденного яйца, ставит под удар дружбу неразлучных; ей бы и пришел конец, если 

бы не изворотливость дипломата Золя, который не может жить без этой дружбы; она 

необходима ему, как воздух, и он служит ей, словно божеству - целиком и 
полностью.

При всей общности склонностей трое неразлучных, однако, сильно разнятся друг от 

друга. Это хорошо видно по их подходу к занятиям. Байль - типичный зубрила, за 
него можно не волноваться: такие всегда успешно сдают все экзамены. Сезанн не 
менее Байля прилежен, но несобран; зато более глубок. Он налегает на все 
предметы с усердием "почти болезненным"[24 - Иоахим Гаске.], а когда овладевает 

ими, они при его исключительной памяти навсегда запечатляются у него в мозгу. 
Золя же, очень точный и аккуратный в отношении своих школьных обязанностей, тем 

не менее уделяет им ровно столько времени, сколько положено. Для него задание 
есть задание: только выполнив его, можно со спокойной совестью заняться чем-то 
другим, иначе он не чувствует себя свободным.

В марте 1854 года покой Экса нарушают отголоски одного отдаленного события. 
Прошло уже два с небольшим года, как в ночь с 1 на 2 декабря 1851 года Луи-
Наполеон Бонапарт совершил государственный переворот; сейчас он начал Крымскую 
кампанию. Французские войска, отправляемые морем на восток, проходят через Экс; 

каждый день в течение многих недель сюда прибывают все новые и новые полки. Ну 
и 
сутолока! Небывалая для такого небольшого города! Он, по правде говоря, весьма 
негостеприимно встречает всех этих вояк. Солдат, который, "сидя на тротуаре с 
ордером на право постоя в руке, плачет от усталости и досады", - здесь зрелище 
частое. Только вмешательство властей может сломить упорство аристократов,