linea" - "ни дня без строчки". Это рукопись его романа, следующего, 14-го тома 
"Ругон-Маккаров"; это "Творчество", роман о Клоде Лантье, роман о Сезанне, 
который писатель начал править два с половиной месяца назад. Сквозь пенсне Золя 

смотрит на живой прототип героя своего произведения.

Сезанн не задерживается у Золя. В том состоянии лихорадочного возбуждения, в 
каком сейчас находится художник, роскошная жизнь в Медане ему более чем когда-
либо не по душе. Он вспоминает письмо Золя, писавшего ему в конце войны 1870 
года: "Я испытываю огорчение, видя, что не все глупцы погибли, но утешаюсь 
мыслью, что ни один из нас не погиб. Мы можем возобновить наши битвы". Однажды 
Золя, кичась своими связями, рассказал Сезанну, что недавно обедал "у одной 
важной персоны", и художник не смог удержаться, чтобы не напомнить Золя о его 
письме. "Видишь, - усмехнулся Сезанн, - если бы все глупцы исчезли, ты был бы 
принужден доедать остатки тушеного мяса наедине со своей благоверной".

Золя морщится, он задет.

Друзья расстаются. Всегда мнительный, писатель испытывает страх при мысли, что 
он, вероятно, болен диабетом. Через несколько дней Золя с женой отправится в 
Мон-Дор лечиться, а на обратном пути заедет в Экс повидать Сезанна.


* * *

Двери Жа де Буффана, где властвует Мария, снова захлопываются за художником. 
Сезанн недоволен и, чувствуя себя побежденным, цедит сквозь зубы: "Будь у меня 
равнодушная семья, все было бы как нельзя лучше". Еще потрясенный пережитым, он 

принимается за работу.

Жизнь в Жа не доставляет ему удовольствия, и он ежедневно ездит в Гарданну, 
маленький городок с четырьмя тысячами жителей, в десяти километрах от Экса, где 

поселилась Гортензия. Кончено! С болью в сердце Сезанн примиряется со своей 
судьбой. Позади ничего, кроме пепла. А дальше "бордель в том или другом городе, 

и это все. Занимаюсь финансами - какое мерзкое слово, но мне необходим покой, и 

только так я могу получить его", - со скрежетом зубовным пишет он в туманном 
письме к Золя. Писатель не заехал в Экс. В Марселе вспыхнула эпидемия холеры, и,
 
боясь заразиться, Золя отменил встречу с Сезанном.

Сезанн работает. Он избрал мотивом старую Гарданну. В старой Гарданне дома 
лепятся друг к другу вдоль извилистых, с крутым подъемом улочек, опоясывающих 
холм, вершину которого венчает четырехугольная церковная колокольня. Сезанн 
изучает ее структуру, вычисляет объемы. Живопись для него вериги. Художник 
издерган, взвинчен, все его отвращает. Однако никогда еще он не всматривался в 
пейзаж таким острым глазом, никогда не достигал такой предельной строгости в 
композиции. На его полотнах воздушная пирамида старой Гарданны поднимается в 
чистейшем свете, как некая абстрактная мечта, воплощенная в искусстве.




III. Клод Лантье


Каждый новатор - всегда чудовище, паршивая овца в стаде. История художественной 

жизни нашего времени подтверждает непреложность этого факта, и достаточно 
простой логики, чтобы предвидеть, что это будет неизбежно повторяться до тех 
пор, пока толпа не захочет встать на ту един ственную точку зрения, которая 
позволяет здраво су дить о произведении искусства.

    Эмиль Золя, "Эдуар Мане" (1867)

Ежедневные путешествия из Экса в Гарданну в конце концов утомили Сезанна. Он 
решил обосноваться в Гарданне вместе с Гортензией, которая вскоре станет его 
законной женой: весной эта пара оформит свою связь.

Сезанн занимает квартиру в доме на бульваре Форбен, красивой аллее с четырьмя 
рядами чудесных платанов, начинающейся у въезда в старинный город. Моральная 
подавленность сказывается на здоровье Сезанна. Глубокая усталость одолевает его,
 
он чувствует себя физически ослабевшим. "Я хотел бы обладать вашим 
уравновешенным умом, - пишет он Шоке... - Судьба не наградила меня такой 
невозмутимостью, и это единственное огорчение, которое я испытываю в жизни". 
Вести скромное существование, размеренное, благопристойное, и, забившись в свой