поисков дошел до того, что стал сомневаться в самом предмете своих поисков".

Френхофер!

"Френхофер - это я", - шепчет Сезанн.

Даже внешне он похож на него. У Сезанна, как у Френхофера, лицо "поблекшее, 
утомленное не столько годами, сколько мыслями, разрушающими и душу и тело". 
Сезанну сорок шесть лет, но он кажется старше лет на десять. Приступы острой 
невралгии причиняют ему жестокие боли и, по его словам, временами лишают 
ясности 
ума.

"Френхофер - это я", - шепчет Сезанн. Он страдает, сомневается, терзаемый 
беспокойством, вслепую бредет по одинокой дороге, с тоскою в сердце спрашивая 
себя: работает ли он над миражами или над вечными произведениями искусства, не 
напрасно ли отдает свою жизнь живописи - "этой потаскухе-живописи"?




II. Колокольня Гарданны


Над тем, кто избран мной, сильнее власти нет. Чем взор мой, строгий взор, в 
чьем 
зеркале бесстрастном При свете Вечности все кажется прекрасным.

    Бодлер, "Красота"

Весна 1885. В Жа де Буффане есть служанка. Ее зовут Фанни.

Здоровая, грубоватая девушка с пышными формами, разбитная, сильная, ей по плечу 

любая работа. "В Жа ты увидишь служанку, как она хороша, - сказал кому-то 
Сезанн, - она похожа на мужчину"[130 - Сообщено Жаном де Беконом в работе 
"Портрет Сезанна".].

С лихорадочным блеском в глазах разглядывает Сезанн эту красивую девушку из 
Прованса. Забыться в женской любви! Пока еще не поздно, сжать в объятиях это 
тело, жадно окунуться в свежесть, нежность, испытать восхитительное любовное 
головокружение, познать то, что познало столько других людей. Разве жизнь, 
которую он ведет, не безумие? Скоро ему стукнет пятьдесят. Скоро смерть! Жизнь 
ускользает, та жизнь, что совсем близко, рядом, только руку протянуть. Страх 
сжимает горло, он охвачен страстью. Фанни! Что за притягательная сила таится в 
этой ослепительной плоти! И однажды Сезанн, подойдя ближе, хватает в объятия 
молодое тело, впивается губами в смеющийся рот...


* * *

Сезанн уже не сознает, что делает. Он берет в мастерской один из своих рисунков 

и на обратной стороне начинает сочинять набросок письма Фанни:

"Я увидел вас, и вы позволили мне поцеловать себя; с той минуты меня не 
покидает 
глубокое волнение. Простите терзаемого тоской друга, осмелившегося написать это 

письмо. Не знаю, как вы расцените мою вольность, возможно, сочтете ее слишком 
дерзкой, но могу ли я переносить мучительное состояние, гнетущее меня? Не лучше 

ли все-таки выразить чувство, нежели скрывать его? Зачем, - говорю себе я, - 
замалчивать то, что составляет твою муку? Разве возможность высказаться не 
облегчает страданий? И если физическую боль умеряют наши стоны, то не 
естественно ли, сударыня, что моральные муки ищут облегчения в исповеди 
обожаемому существу?

Я прекрасно знаю, что письмо это, неожиданное и преждевременное, может 
показаться вам нескромным, и потому мне остается лишь надеяться на вашу 
доброту..."[131 - Продолжение этого отрывка письма не найдено.]


* * *

Сезанн слишком неловок, чтобы его любовные похождения долгое время оставались 
тайной для родных. Все немедленно ополчаются против него.

Гортензия, которая лучше кого бы то ни было знает, что с Сезанном ее ничто не 
связывает, кроме ребенка и привычек, устоявшихся за шестнадцать лет близости,