большее, чем прибежище: он увлекает его за собой вволшебное царство.

На переменах друзья не перестают болтать. Впечатления от книг - они ведь теперь 

читают запоем все, что ни попадется под руку, "детские сказки, объемистые 
приключенческие романы", которыми они потом неделями бредят, - переплетаются с 
личными воспоминаниями. Золя жил в Париже. Волнуясь, еле сдерживая слезы, 
вспоминает он отца, чья пестрая жизнь, с начала до конца похожая на роман, 
способна была воспламенить юное воображение.

До того как Франсуа Золя поселился в Провансе, где в пятьдесят два года умер, 
этот сын венецианки и грека с острова Корфу объехал всю Европу и даже побывал в 

Африке. Он учился в офицерской школе сперва в Павии, а затем в Модане, служил 
лейтенантом артиллерии в армии принца Евгения. Землемер, одно время 
занимавшийся 
составлением кадастра в Верхней Австрии, он в 1823 году работал на 
строительстве 
одной из первых в Европе железных дорог между Линцем и Бидвейсом. В 1830 году 
он 
принимал участие в борьбе с эпидемией холеры в Алжире, а через год он в том же 
городе вступил лейтенантом в Иностранный легион.

Вернувшись через какое-то время во Францию, он в Марселе представил план нового 

порта[20 - Расположенного в Каталанской бухточке.], в Париже изобрел 
транспортировочную машину и в течение ряда лет яростно ратовал за проведение в 
жизнь своего проекта плотины и канала в Эксе, где с этой целью ему удалось 
учредить общество с капиталом в шестьсот тысяч франков. И женился он также 
молниеносно на девятнадцатилетней девушке, которую в одно прекрасное 
воскресенье 
заприметил при выходе из церкви. Пылкий, безудержно страстный, склонный к 
смелым 
дерзаниям, Франсуа Золя был человеком 1830 года: истым романтиком. Сезанн 
слушает. В сравнении с этой яркой волшебной сказкой история жизни его отца, чей 

мерный и неуклонный подъем выражается лишь в цифрах, в каких-то отвлеченных 
знаках, кажется ему вдруг бесцветной, заурядной. До сей поры романтизм едва 
коснулся Экса, едва пробудил в этом погруженном в летаргию городе отзвук слабый,
 
слабый, как шепот умирающей волны. И вот он, этот романтизм, внезапно возник 
перед Сезанном тут, на школьном дворе, во всей своей красочности, во всех своих 

крайностях и притягательной жизненной силе.

Впрочем, для Золя романтика - повседневность; приключения тут, за углом. Дни 
Золя не похожи на дни Сезанна, исполненные безмятежной неподвижности, почти 
оцепенения. Золя, не в пример Сезанну, не застрахован от превратностей жизни 
отцовским богатством. Инженер Золя умер, когда сыну его было семь лет. На всю 
жизнь запомнил Эмиль те страшные минуты. Не прошло еще и трех месяцев с начала 
работ по сооружению канала, как Франсуа Золя понадобилось съездить на двое 
суток 
в Марсель, где он заболел плевритом. На всю жизнь запомнил Эмиль номер в 
марсельской гостинице на улице Арбр, где отец его тщетно силился выиграть 
последнее сражение; на всю жизнь запомнил Эмиль это посиневшее лицо с запавшими 

ноздрями, эту маску смерти. Смерть - от одного этого слова его вновь, как пять 
лет назад, охватывает тяжелое, гнетущее чувство, и он вновь цепенеет от ужаса.

Начиная с того рокового часа его мать, бабушка и дедушка, втянутые в 
нескончаемые судебные процессы, преследуемые полчищем "шакалов"[21 - Цитируемые 

в этой главе отдельные слова и обрывки фраз почти все принадлежат Золя.], 
борются с одолевающей их нуждой. Но это банкротство тоже жизнь; но этот крах - 
логическое следствие приключений отца. В свободные от занятий дни Золя ведет 
Сезанна в места своих прежних прогулок. Бывает, что над самой головой у друзей 
со свистом пролетают камни - так ребята, предместий встречают городских ребят. 
И 
хотя в те времена Сезанн и Золя не придавали никакого значения подобным 
происшествиям, однако они и через тридцать лет все еще вспоминают этот любезный 

прием.

Скоро наступят каникулы, и они отправятся бродить по окрестностям, обещает Золя.
 
Начнутся новые открытия; с Золя открытиям нет ни конца, ни края.

Немного времени спустя к Сезанну и Золя присоединяется третий товарищ, Батистен