искусств. Подумайте сами, ну может ли он открыть как раз напротив Салона (а его 

жюри, как известно, возглавляет г-н де Ньюверкерке) выставку произведений, 
осужденных этим жюри? Такое было бы не просто дерзостью, но героизмом - а к 
нему 
очень оберегающий свою карьеру Мартине вовсе не стремится. Осторожная, умело 
написанная заметка в "Le Courrier artistique" от 15 апреля ловко вуалирует 
вопрос; суть ее вкратце такова: люди талантливые прекрасно знают, что вправе 
рассчитывать на галерею Мартине. Единственно, с чем надо бороться, так это с 
посредственностью. "Те произведения искусства, которые не заслужат подобного 
упрека, могут рассчитывать на благосклонный прием".

Кафе Бад, где Мане и его друзья регулярно встречаются каждый вечер между 
половиной шестого и семью часами, охвачено сильным волнением. Что делать? Сила 
на стороне всех этих господ из жюри. Мане в гневе, он недоволен всеми и вся, 
даже самим собой. Забрав в мастерскую полотна, выставленные у Мартине в марте, 
он снова внимательным образом изучил "Gitanos" и так разочарован, что в 
раздражении отправляет картину в дальний угол мастерской, повернув к стене, 
чтобы она больше не раздражала его глаз[116 - В 1867 году он ее уничтожит, 
оставив только три фрагмента: "Пьющий воду", "Цыган" и "Цыганка".]. Ах, если бы 

публика смогла увидеть "Купанье"!

В то время как молодые художники исполнены горечи и вынашивают планы мщения, 
они, конечно, не подозревают, что раскаты их гнева докатились до императора; 
последний, никого не посвятив в свои намерения, неожиданно решил высказать 
собственное мнение. Двадцать второго числа без всякого предупреждения он 
является во Дворец промышленности - его сопровождает адъютант - и приказывает 
показать картины, к экспозиции принятые, а затем картины, до экспозиции не 
допущенные. Служащие мечутся во все стороны. Император бегло просматривает 
около 
четырех десятков холстов. Ба! Одно другого стоит. Чего ради, собственно, поднят 

весь этот шум? Вернувшись в Тюильри, Наполеон III вызывает г-на де Ньюверкерке. 

Г-н де Ньюверкерке в отсутствии. Прекрасно, тогда пусть его заменит кто-нибудь 
из подчиненных. Наполеон III сообщает этому чиновнику свое решение: он хочет, 
чтобы жюри Салона собралось для дополнительного рассмотрения недопущенных работ.
 
Чиновник крайне изумлен: не ослышался ли он? Он пытается возражать. Это так 
неожиданно, такая мера неминуемо нанесет ущерб престижу жюри. И не придется ли 
ему тогда сложить свои обязанности? Жюри считало, что поступает правильно, 
воздвигнув "плотину", преградившую поток честолюбию художников, число которых 
растет с катастрофической быстротой. Ведь чрезмерное поощрение искусства 
увеличивает количество неудачников, а они - постоянный источник смуты в 
обществе, неизбежная угроза порядку. Наполеон III молча его выслушивает. Он 
принимает к сведению только один из приведенных аргументов. Что ж. пожалуй, 
жюри 
и впрямь может уйти в отставку, он этого тоже опасается - хорошо, достаточно об 

этом! Жюри может не собираться во второй раз. Пусть сама публика будет арбитром 

в спорах: присланные работы будут экспонированы все для всеобщего обозрения.

Через четыре дня, то есть 24 апреля, художники с удивлением узнают о решении 
императора - его напечатали в официальной заметке на страницах "Moniteur". 
Двадцать восьмого числа вторая заметка уточняет, что "выставка не допущенных к 
экспозиции произведений" откроется 15 мая, спустя две недели после вернисажа в 
Салоне; отказавшимся в ней участвовать надлежит забрать свои работы до 7 мая. 
"Произведения, не взятые авторами в указанный срок, будут экспонированы".

С объявлением этого "Салона отвергнутых" - его стали называть так почти сразу 
же 
- мастерские охватывает неописуемая радость. "Смеялись, плакали, целовались... 
Весь мир художников, от эспланады Обсерватории до Мулен-де-ла-Галетт, пребывал 
в 
великом возбуждении"[117 - Castagnary в журнале "L'Artiste" от 1 августа 
1863года.]. Но тут же возникают колебания. Некоторые хотят уклониться. Кое-кто 
в 
сомнении. Воспользоваться "Салоном отвергнутых" и выставить свои работы, минуя 
жюри, - как это просто, нет ничего проще. Но в действительности... 
Экспонироваться, а если публика будет единодушна с мнением жюри? Ведь это 
означает стать мишенью для насмешек. В таком случае не экспонироваться? Да, но 
не является ли такой отказ ipso facto[118 - В силу самого факта (латин.).] 
подтверждением правильности отрицательных оценок жюри, не признает ли этим сам 
автор слабость созданных им произведений? Раз так - экспонироваться, и только 
экспонироваться. Легко сказать! А вдруг жюри потом будет искать способов как-то 

отомстить за проявленную самоуверенность? Ведь если верить слухам, официальные 
лица и академики, возмущенные дерзким и обидным вторжением Наполеона III в