пытался избавиться от резких манер и выражений, но, напротив, усугубил их. Даже 

его юмор становится порою обидно-злым. Кутюр с презрением взирает на своих 
собратьев по искусству, каждый талантливый человек встречает с его стороны 
высокомерное небрежение; он не признает дружбу, если дружба эта не означает 
безоговорочного признания его гениальности. У него много почитателей, но врагов 

ничуть не меньше. Последних раздражает не столько его талант, сколько 
самомнение. Его высмеивают, над ним издеваются, рассказывают, что он являет 
себя 
ученикам не иначе как в лавровом венке; передают из уст в уста тысячи 
презабавнейших, издевательских историй, где Кутюр предстает совершенно нелепой 
фигурой.

Кутюр страдает, он постоянно раздражен, он называет людей неблагодарными, он 
недоволен всеми и вся. А хуже всего то, что события приобретают для него самый 
неблагоприятный оборот. Революция 1848 года принесла ему заказ на большое 
полотно "Запись добровольцев". Кутюр был рад работе. Однако это никого не 
интересует. Тем более что с избранием президентом республики принца Луи-
Наполеона Бонапарта ситуация изменилась и заказ был аннулирован. Тогда Кутюр 
принимается за росписи капеллы Девы Марии в церкви С.-Эсташ. Но без энтузиазма. 

Эта работа его не воодушевляет. Он сетует: "Фигуры святых, украшающие витражи, 
больно уж ярко одеты - красные, зеленые, желтые; и этот окрашенный свет падает 
на композиции - так может показаться, что росписи освещены блеском от аптечных 
склянок!"

Мастерская остается для Кутюра единственно безопасным пристанищем. По крайней 
мере, хоть здесь, один на один с учениками, он может покрасоваться, 
почтительное 
поклонение этих тридцати юношей должно его, конечно же, умиротворять.

Вспылив, он бросает Мане: "Если сомневаешься в достоинствах учителя, проще 
подыскать другого".

Мане не заставил себя долго просить. Он собрал свои принадлежности и ушел.

Но это пока кратковременный разрыв. Узнав о том, что между Кутюром и Эдуардом 
пробежала кошка, г-н Мане поспешил отчитать сына. Неужто Эдуард снова возьмется 

за свои штучки? Он должен немедленно извиниться перед Кутюром!

Мане повинуется. Что бы он там ни думал, что бы ни говорил о Кутюре, вести себя 

по отношению к учителю вызывающе, а тем паче опровергать его авторитет он вовсе 

не помышлял. Ему и в голову не могло прийти, что какие-то критические замечания 

с его стороны вызовут столь серьезные последствия. Так, самые чуточные сомнения,
 
малая толика дерзости, некоторые несогласия, но и здесь он, Эдуард, 
руководствовался скорее инстинктом, чем серьезными размышлениями, да, да, 
только 
так. Бунт? Ни в коем случае! Его помыслы в одном - услышать похвалы из уст 
Кутюра.

Пристыженный, он возвращается в мастерскую, заверяя учителя в своих самых 
добрых 
намерениях. Он первый озадачен сложившимся положением, в которое ввергла его 
природная импульсивность и последствий которого он предвидеть никак не мог. А 
ведь, казалось бы, неприятности в Бразилии могли его чему-то научить, 
подсказать 
беззаботному юноше, что не все в жизни легко и гладко. Так нет! А к тому же 
еще...

Если он без звука покорился воле отца и немедленно попросил извинения у Кутюра, 

то основанием для такой сговорчивой покорности было скорее что-то другое, иная 
мучившая его тогда неприятность, куда более серьезная и требующая 
безотлагательного решения: с апреля месяца Сюзанна Ленхоф беременна.

На что решиться? Бросить девушку? Вряд ли такая мысль могла прийти Мане. К тому 

же он любит Сюзанну. В таком случае он на ней женится. Но Мане заведомо 
известно, что отец осудит этот брак: судья никогда не даст согласия на то, 
чтобы 
его снохой была учительница музыки, к тому же без гроша в кармане. Что же тогда 

делать? Сражаться, пойти на решительный шаг, выступить против отца, постараться