Г-н Мане слушает сына. Его ведь тоже одолевают сомнения. Было бы странно 
надеяться, что Эдуард выдержит конкурсные экзамены. Он явно не создан для 
серьезных занятий. Даже к чтению относится теперь с прохладцей. Г-н Мане качает 

головой. Что ж, если Эдуард считает, что может преуспеть в живописи...

Г-н Мане навел справки. Он допросил своего приятеля по имени Шарль Блан - после 

революции 1848 года Блан, республиканец по политическим убеждениям, возглавил 
администрацию изящных искусств. Блан объяснил ему, что вопреки 
распространенному 
у отцов семейств мнению, возникшему благодаря "Сценам из жизни богемы" Анри 
Мюрже, профессия художника - дело вполне достойное, если, конечно, заниматься 
им 
всерьез. Дело трудное, не гарантированное от случайностей, но вознаграждающее 
усердных в соответствии с их заслугами как деньгами, так и почестями. В 
настоящее время эта профессия регламентирована почти так же, как судейская или 
военная. Постепенно живописцы достигают более или менее высокого положения, 
подымаются - кто быстрее, а кто медленнее - по ступеням иерархии в искусстве. 
"Продвижение" отмечается наградами, присуждаемыми в Салонах, - почетные отзывы, 

медали III, II и I класса; самые почитаемые заслуживают чести быть избранными в 

Институт.

Так это то, чего Эдуард хочет? Если он выбирает такое поприще, то пусть 
всячески 
старается сделать карьеру, стать художником почтенным, достойным 
государственных 
заказов и внимания со стороны богатых меценатов. Все ли ему ясно? Поприще это 
вовсе не предлог для оправдания лени: разве не смешны все эти "рапэны", которые 

влачат нищенское существование, горланят в кафе, стучат кулаками по столикам, 
во 
имя искусства понося "буржуа"?

Эдуард уверяет отца в том, что мысли их совпадают. Ему доставляет такое 
удовольствие рисовать, что обмануться невозможно, да-да, он верит в свое 
призвание. Трудно загадывать на будущее, переоценивать свои способности, но 
отец 
может быть уверен: Эдуард сделает все, чтобы поначалу овладеть мастерством, а 
потом рискнуть выставиться в Салоне. "Да будет так! - смягчившись, говорит г-н 
Мане. - Занимайся тем, к чему тебя тянет. Изучай искусство".

Г-н Мане предлагает сыну обратиться к Шарлю Блану и Мериме (судья знаком и с 
ним) - автору "Кармен", инспектору Исторических памятников - за рекомендациями, 

которые следует представить метрам из Школы изящных искусств. Школа эта 
находится в нескольких шагах от дома Мане, на той же улице Птиз-Огюстэн. Она 
представляет собой превосходный питомник художников, преподают в ней члены 
Института. А Эдуард туда поступать не желает.

Г-н Мане изумлен. Кому же можно в таком случае доверить обучение его сына? Ведь 

Школа изящных искусств - это учебное заведение; через него, как правило, 
проходят все художники. Однако молодежь сегодняшнего дня интересуется только 
одним-единственным художником. Это Тома Кутюр. Его огромная композиция "Римляне 

времен упадка" имела в Салоне 1847 года триумфальный успех. Картину эту 
сравнивали со "Свадьбой в Кане Галилейской" Веронезе - порой не в пользу 
последнего, - и было нечто символическое в том, что во время Салона 1847 года 
она висела в Лувре как раз на месте итальянского шедевра. Сколько восторгов 
вызвали "Римляне" и у критиков и у публики! Автору - а ему всего тридцать один 
год! - присуждают золотую медаль I класса; государство приобретает его творение 

за двенадцать тысяч франков; уже со следующего года оно экспонируется в 
Люксембургском музее. Успех незамедлительно ставит Кутюра вровень с 
известнейшими мастерами своего времени, и он тотчас же открывает мастерскую, 
обучения в которой домогаются не только французы, но и иностранцы. И Америка - 
а 
Кутюр для нее высокий авторитет, - и мюнхенская Школа изящных искусств посылают 

к нему самых одаренных.

Тома Кутюр пока еще не член Института. Это чуточку настораживает г-на Мане. Его 

смущает еще и то, что у Кутюра репутация художника чересчур смелого, в 
некотором 
роде даже революционного. Г-на Мане обуревают сомнения, его не устраивает выбор