слишком повезло", - скажет он еще и добавит, скорее всего затем, чтобы 
намекнуть 
на выговор, полученный от командира судна: "Меня довольно грубо отчитали. 
Сколько раз я хотел бежать с корабля".

Но куда сильнее, чем "сбежать с корабля", ему хотелось бы возвратиться во 
Францию. Ах, Париж! Дома, улицы, небо Франции! Когда он их увидит - "Гавр и 
Гваделупа" снимется с якоря не раньше чем через месяц, - во Франции будет уже 
лето, и как раз придется держать экзамены в Мореходную школу.

Эдуард вздыхает. Меланхолично глядит на бухту, горы, на Сахарную Голову, на 
хребет Органос и Божий Перст, на лазурное небо, где во время дождя появляются 
сероватые оттенки, напоминающие ему сфумато Леонардо, картинами которого он 
некогда любовался в Лувре[36 - Louis Pierard. Manet l'Incompris. Paris, 1944.] 
вместе с дядюшкой Фурнье. Мореходная школа! Моряк! Что удалось ему приобрести в 

итоге этой экзотической эскапады - страдания, унижения да тревогу, порой при 
воспоминаниях о карнавальной ночи безотчетно сжимавшую сердце. Не захочется ли 
ему стать таким же домоседом, как и его отец? Во всяком случае, в письме к 
брату 
Эжену он бросает вскользь: "Я не рассчитываю поступить в этом году; на борту 
корабля куда беспокойнее, чем на земле..."




III. Сюзанна


...Соедините только в каждой роли

Воображенье, чувство, ум и страсть

И юмора достаточную долю.[37 - Перевод Б. Пастернака.]

    Гёте, Фауст

Когда Эдуард распаковал вещи - "Гавр и Гваделупа" прибыл во Францию 13 июня, - 
г-н Мане, с любопытством рассматривая трости, специально вырезанные для него в 
девственных джунглях Бразилии, вынужден был обратить внимание на многочисленные 

рисунки, сделанные его сыном за время поездки.

Слепому ясно, что Эдуард не столько рад проделанному путешествию, сколько тому, 

что очутился наконец дома, на улице Птиз-Огюстэн. В Эдуарде не чувствуется ни 
малейшей радости, он скорее грустен. Да, он рассказывает о поездке, но без 
всякого воодушевления. И это будущий моряк? Г-н Мане скептически и не без 
некоторого беспокойства взирает на сына.

Мать, пораженная тем, как он изменился за шесть месяцев, тоже чувствует 
какую-то 
неясную тревогу. Он ходит вразвалочку, размеренно - так ходят все моряки. Он 
похудел. Подросток семнадцати с половиной лет превращается в мужчину.

Конкурсные экзамены в Мореходную школу начинаются 5 июля. Г-н Мане загодя 
включил сына в список. Но Эдуард на экзамен не явился[38 - "Поименный список 
кандидатов...", год 1849-й (архив Исторической службы Морского министерства).]. 

Зачем? Ведь у него еще целый год впереди... Кроме того... как бы это 
объяснить?.. Ну да ладно, дело в том, что профессия моряка ему больше никак не 
улыбается. Мыкаться по всему свету между небом и водой - право, у него нет 
никакой склонности к этому. Мало-помалу, осмелев, он начинает изъясняться яснее.
 
Раньше он считал, что это поприще устраивает его вполне, и честно к нему 
готовился, но, к сожалению, он мало тогда о нем знал, как, впрочем, и о самом 
себе тоже. Но за долгое время морского путешествия он все обдумал.

Обдумал и вот теперь... Пусть отец не сердится! Ему, Эдуарду, подходит только 
одно - профессия художника. Когда два года назад он заявил об этом, то, конечно 

же, был еще слишком молод, неопытен. И то, что к этому отнеслись тогда как к 
детскому капризу, вполне естественно. Но это был не каприз. Как он жалеет 
теперь 
(и сейчас, быть может, его пронзает воспоминание о чернокожих плясуньях из Рио),
 
что устроил бунт, не смог объяснить, чего ему хотелось, не нашел убедительных 
доводов. Но разве был он тогда на это способен? Желание таилось где-то внутри, 
неосознанно... Теперь же он знает твердо: если желание стать художником не 
осуществится, жизнь потеряет для него всякую прелесть.