Еще в Париже некто Ребуль снабдил Эдуарда рекомендательным письмо к 
проживающему 
в Рио семейству Лакаррьер. Старший сын Лакаррьеров Жюль находит Эдуарда и ведет 

к своей матери на улицу Увидор. Там начинающий моряк с аппетитом завтракает и 
обедает, он очень тронут оказанным ему теплым приемом[30 - Но все равно удивлен 

тем, что "очутился в лавке": ведь мадам Лакаррьер - эта та самая "модистка", 
слова Эдуарда о которой цитировались в первой главе.]. После полудня новый друг 

показывает Эдуарду Рио.

В те годы город еще не начинали перестраивать - это случится позже и 
основательно изменит его облик. Какой разительный контраст между созданием рук 
человеческих, оставляющим впечатление "печальное, жалкое и грязное"[31 - Mах 
Radiguet, Souvenirs de l'Amerique espagnole. Paris, 1856.], и великолепием 
природы, красотой бухты. Канализация в Рио отсутствует. Улицы узкие, плохо 
замощенные, дурно пахнущие. Так как бразильцы днем почти не выходят из дому, то 

на улицах видишь преимущественно черных рабов. Между прочим, они составляют 
здесь львиную долю населения - торговцы неграми привозят их сюда из Африки от 
двадцати до сорока тысяч в год[32 - Рабство было окончательно уничтожено в 
Бразилии только в 1890 году.]. Они босы, так как обувь им носить запрещено; их 
одежда сводится к холщовым штанам да еще иногда куртке, надетой прямо на голое 
тело. Они спорят, кричат, шныряют среди товаров, бочек, загромождающих улицы; 
сгибаются под тяжестью непомерной ноши или тянут скрипучие телеги, называемые 
здесь "кабруэ", толстые колеса которых "похожи на круглый, продырявленный в 
середине стол"[33 - По словам Макса Радиге.].

Этот "довольно уродливый" город и чаровал, и отталкивал Эдуарда. Рабство его 
просто возмущает. Бразильская милиция кажется "прекомичной". Дворец императора 
он называет "настоящей лачугой". Церкви оскорбляют его взор обилием 
вызолоченных 
украшений. Но для "европейца и немножко художника" город этот отмечен "печатью 
неповторимого своеобразия". И разумеется, он необыкновенно живописен - он 
будоражит любопытство разнообразием местного населения; обликом улиц, где можно 

увидеть не только омнибусы, запряженные мулом, но и паланкины; нравами 
аборигенов, особенно бразильянок, "причесанных в китайском вкусе", чьи глаза и 
волосы "изумительно черные", - почти все они очень красивы и почти все выходят 
замуж в четырнадцать лет, а бывает, и раньше, и не рискуют показываться на 
улицах поодиночке - как правило, днем они прячутся за ставнями в домах, и если 
замечают, что на них смотрят, то сразу же отходят от окна, но вечером, после 
пяти, ведут себя более непринужденно, позволяют любоваться собой.

В городе этом есть и еще нечто необычное "для европейца и немножко художника" - 

уразумел ли это Эдуард? - свет, раскаленный свет, делающий формы особенно 
четкими - без той приглушенности тонов, смягченности и неуловимости переходов, 
которые растворяют линии под небом Парижа. Глаза Эдуарда впитывают чистые 
сочетания красок, отчетливые тени, резко обозначенные, лишенные полутонов, 
валеры.

Этот свет - ах! - как играет он на черных телах. Они-то и придают городу его 
"колорит", его необычную прелесть. Эдуард находит негритянок "в общем 
безобразными", но ему не удается отрешиться от них мыслями или взглядом. 
Впрочем, признается он, изредка попадаются и "довольно хорошенькие". К тому же 
они умеют "искусно укладывать свои курчавые волосы", а некоторые прячут их под 
тюрбаном. Красивые? Безобразные? Они волнуют подростка, отталкивают и 
гипнотизируют, вызывая из потаенных глубин какие-то смутные, необъяснимые 
чувства. Их юбки, обшитые "чудовищной величины воланами", колышутся при 
движении, на их шейках подросток замечает небрежно повязанную косынку, то 
скрывающую, то обнажающую грудь. Свет играет на коже цвета эбенового дерева, на 

дряблой груди старых негритянок, на упругой, влекущей взор груди молодых 
чернокожих Венер.

Голландский сыр продали тотчас же по выгрузке. Жители Рио, а особенно рабы, так 

рьяно на него набросились, что съели даже корки.

Спустя несколько дней по городу разнесся слух о нескольких случаях заболеваний 
холериной. Желая пресечь панику, власти публично заявили, что это вовсе не 
болезнь, а отравление недозрелыми фруктами. Но Эдуард-то догадывается, в чем 
истинная причина заболевания, капитан Бессон тоже - краска, с помощью которой 
сырам вернули их аппетитную привлекательность, содержала свинец. Но - молчание! 

"Скромность в торговых делах - гарантия успеха. Я помалкивал, и правильно