Амстердаме  печатается   чрезвычайно   ядовитый   пасквиль   под   названием
"Предуведомление испанской ветви о том, что она имеет право  на  французскую
корону в связи с отсутствием наследника". Рошфор  не  мог  вмешаться  в  это
дело,  поскольку  автор  памфлета  не  был  ни  британским   подданным,   ни
французским эмигрантом. Нужно ли уточнять, что пасквиль был направлен против
Марии-Антуанетты, которая обвинялась в бесплодии? Само собой разумеется, что
"Предуведомление"  нисколько  не  интересовало  испанский  королевский  дом,
отлично  знавший  свои  теоретические  права  на  французский  престол;  что
касается "отсутствия наследника", то  говорить  об  этом,  учитывая  возраст
французских государей, было по меньшей мере преждевременно; к  тому  же  то,
что графы Ангулемский и Прованский, не говоря уже о герцоге Орлеанском,  все
еще не имели потомства, пока не возбуждало никакого беспокойства  в  Версале
(герцог Ангулемский родился в следующем, 1775 году, а дофин в  1777-м).  Тем
не менее появление "Предуведомления" было  весьма  нежелательным,  поскольку
играло на руку врагам королевы, а также сулило  новые  пасквили,  еще  более
опасные. Короче, Людовик XVI поручил Бомарше задушить зло в зародыше и - как
знать? - возможно, доверил ему еще и другую  миссию.  Надо  думать,  Бомарше
напомнил королю, в каком он находится положении или, точнее,  что  он  лишен
всякого гражданского положения, и, вероятно, король обещал об этом  подумать
до 26 августа - даты, когда истекал срок возможной отмены гражданской казни.
     Поразительное и, к моему величайшему  удивлению,  никем  не  отмеченное
совпадение - именно 26 августа 1774 года, в годовщину Варфоломеевской  ночи,
предстояло получить отставку Мопу, противнику Бомарше.
     В первых  числах  июля,  после  мучительного  переезда  через  Ла-Манш,
Бомарше добрался до Лондона. Он не родился  моряком  и  при  малейшей  качке
страдал от морской болезни, но на этот раз шторм был таким сильным  и  рвоты
такими нестерпимыми, что у него "что-то  оборвалось  в  груди"  и  открылось
кровотечение. На третий день после прибытия, по его собственному  признанию,
у него все еще мутилось в голове, настолько измучило  его  плавание.  Рошфор
принял его прохладней обычного, несколько удивленный,  очевидно,  состоянием
посетителя. Но у английского  министра  были  и  другие  основания  проявить
сдержанность. Эгийон - ему уже оставались считанные дни  -  наводнил  Лондон
своими агентами, чтобы заполучить сведения, которых не добился  от  Бомарше.
Присутствие этих субъектов, их неуклюжесть, двусмысленность  возложенной  на
них миссии не могли не вызвать  раздражения  английских  служб.  К  тому  же
Рошфор, чья осторожность вполне понятна, не считал возможным в этих условиях
полностью пойти навстречу Бомарше, не зная, пользуется ли  он  после  смерти
Людовика XV по-прежнему поддержкой короля. Кто действует в интересах Франции
- Бомарше или люди д'Эгийона? Такая постановка вопроса низводила Бомарше  на
уровень мелкого шпиона, и, задев  его  честь,  английский  министр  заставил
посетителя "покраснеть,  как  человека,  почувствовавшего  себя  опозоренным
подозрением,  что  он  выполняет  гнусное  задание".   Отсюда   и   возникла
необходимость в специальном приказе Людовика XVI, который пресек  бы  всякие
недоразумения и положил конец сомнениям Рошфора. 5 июля  Бомарше  послал  из
Лондона Сартину образец этого королевского мандата:
     "Господин Бомарше, имея мои секретные указания, должен отбыть  возможно
скорее к цели  своего  назначения.  Соблюдение  тайны  и  скорое  выполнение
порученного явятся самым любезным подтверждением его рвения к  моей  службе,
кое может он мне дать.
                                                                    Людовик.
                                                       Дано в Марли сего..."
     Обратной почтой Людовик XVI прислал требуемый документ, подписанный его
рукой. Перебеляя черновик, переданный ему Сартином, он поостерегся  изменить
в нем хотя бы одно слово, осмелившись добавить лишь одну  запятую,  и,  само
собой, проставив дату: 10 толя.
     Г-н Бомарше в  восторге  уведомил  о  получении  письмом,  составленным
отнюдь не в протокольных формах, и могу себе представить, с каким изумлением
юный Людовик XVI прочел:
     "Любовник носит на груди портрет своей возлюбленной,  скупец  -  ключи,
ханжа - медальон с мощами; я заказал  овальный  золотой  ларчик,  большой  и
плоский, в форме чечевицы, вложил в него приказ вашего величества и  повесил
себе на шею на золотой цепочке,  как  предмет  самый  необходимый  для  моей
работы и самый для меня драгоценный".
     Бомарше очень редко проявлял подобострастие, но  даже  и  тут  сохранил
оригинальность. Я, впрочем, полагаю, что он и в самом  деле  искренне  любил
Людовика XVI. Когда тот сделал себе прививку от оспы,  как  раз  там  же,  в
Марли, Бомарше не скрыл своего восхищения:
     "Кажется невероятным, что молодой король  и  вдобавок  француз,  а  это
предполагает глубокое предубеждение против подобной  спасительной  практики,
так отважно и быстро на это решился". Вакцина, первая из всех  вакцин,  была
только что открыта в Англии, и прививки еще не вошли в обиход; ее в ту  пору
собирали из язвочек, образующихся иногда  на  коровьем  вымени.  Пюргонам  и
Диафорусам от этого стало бы дурно. Но я балагурю, а  нам  меж  тем  следует
поскорее вернуться к вопросу о Любви Бомарше к  молодому  государю,  которая
отнюдь не была мимолетным увлечением, поскольку - в связи  с  совсем  другим
делом - пять месяцев спустя он напишет с той же экзальтацией и воспользуется
тем же восклицанием: "Невероятно, что двадцатилетний король..."

     Не менее невероятной  была  и  погоня  Бомарше  за  Анжелуччи,  автором
"Предуведомления". В жизни Бомарше, богатой приключениями,  это,  бесспорно,