сведущий в законах, совершить подобную оплошность? Гезман ухмыляется.
     Тогда Бомарше:
     - Мэтр, переверните, пожалуйста,  лист,  вы  увидите,  что  на  лицевой
стороне все суммы обозначены как положено, прописью. Советник  протянул  вам
акт оборотной стороной, где, также в соответствии с установленным  порядком,
суммы повторены и потому даны в цифрах.
     Фальконе, донельзя удивленный,  вопросительно  смотрит  на  Гезмана.  С
какой стати тот разыграл перед ним  эту  комедию?  Советник  молчит,  словно
погруженный в глубокую задумчивость, за него отвечает Бомарше:
     - Могут быть только два объяснения: одно - пристойное: у советника  еще
не было свободного времени,  чтобы  изучить  дело;  другое  -  непристойное:
советник составил свое мнение до всякого изучения.
     - Вы глубоко заблуждаетесь, сударь, ваше  дело  известно  мне  во  всех
подробностях. Оно, повторяю, проще простого,  и  я  рассчитываю  послезавтра
доложить о нем суду.
     - На чем же именно, сударь, вы основываете свои выводы? Гезман,  глядя,
если это возможно, еще более хитро:
     - Коль скоро вы так  настаиваете,  господин  Бомарше,  я  могу  вам,  к
примеру,  дружески  заметить,  что,   исходя   из   Уложения   1733   -года,
представленные документы явно незаконны...
     На сей раз приходит очередь рассердиться адвокату:
     - Но, сударь, вы же  не  можете  не  знать,  что  обе  договаривающиеся
стороны  подпадают  как  раз  под  исключение,   предусмотренное   известным
параграфом этого закона! Такова общепринятая практика, и вы не можете делать
вид, что...
     Совершенно неожиданно Гезман делает успокоительный жест:
     - Прописью, цифрами, все это пустое! Закон, параграф, предусматривающий
исключение! К чему сердиться, если справедливость будет восстановлена?
     Советник подымается, аудиенция окончена.  Уходя,  Бомарше  замечает  на
лице советника "следы весьма двусмысленной улыбки", внушающей ему тревогу.
     В фиакре, по дороге в Фор-Левек, Бомарше проявляет  беспокойство.  Если
советник Гезман, человек опытный, болтает невесть что,  значит,  он  в  этом
деле не судья, а заинтересованная сторона. Или он припас для  суда  аргумент
посерьезнее, не столь легковесный,  как  те,  что  он  выложил  им.  Поэтому
Бомарше решает пойти ва-банк и, коль скоро терять ему нечего,  повидаться  с
Гезманом еще раз, чтобы принудить советника поговорить серьезно, пусть  даже
и обозлив его. Прежде чем вернуться в свою  "довольно  прохладную  квартиру,
снабженную отличными ставнями,  великолепными  запорами,  в  общем,  надежно
защищенную от воров и отнюдь не отягощенную излишними украшениями, в  замке,
который расположен в красивейшем месте Парижа на берегу Сены",  он  поручает
Фальконе переговорить обо всем с "веселой компанией" - с теми,  кого  Гезман
позднее назовет "гнусной кликой", иными словами, со своими близкими - семьей
и друзьями.
     Назавтра,  то  есть  в  воскресенье  утром,  "веселая  компания"  вновь
принимается за дело. До  момента,  когда  Гезману  предстоит  изложить  свои
выводы, остаются сутки. Фаншон и  Дэроль  возобновляют  переговоры  с  Леже,
который в свою  очередь  ведет  их  с  советницей  Гезман.  Вскоре  согласие
достигнуто. Новая аудиенция, новые даяния.  Тариф  у  г-жи  Гезман  твердый.
Поскольку в воскресенье сто  луидоров  найти  невозможно,  Лепин  предлагает
часы, украшенные бриллиантами, которые стоят дороже  и  приводят  в  восторг
даму, понаторевшую в ощипывании, каплунов, однако, то ли войдя во  вкус,  то
ли попросту оставшись в воскресенье на  мели,  она  требует  надбавки  в  15
луидоров, якобы для того, как она заверяет, чтобы оплатить услуги секретаря.
Грубая ложь! Этот секретарь был человеком глубоко  порядочным,  и  Фальконе,
которому  уже  доводилось  иметь  с  ним  дело,  знал,  что  тот  решительно
отказывался от всяких подарков и подношений, даже если  они  были  оправданы
его честными услугами. Короче, советница стояла на  своем:  15  луидоров,  и
немедленно.
     Хочешь не хочешь, пришлось вручить Леже надбавку, он  тотчас  отнес  ее
г-же Гезман, которая пообещала устроить свидание в семь часов. Однако  ни  в
семь, ни позже дверь Гезманов так и  не  открылась!  Г-жа  Лепин  и  Дэроль,
извещенные об  этом,  бросились  к  Леже,  явно  смущенному.  Книготорговец,
очевидно, сам встревоженный, поклялся, что займется этим с утра  пораньше  и
добьется новой встречи. Оборот, который приняли события за  несколько  часов
до представления доклада, не сулил ничего хорошего, и Бомарше,  догадываясь,
что ему уже не удастся повидаться  с  Гезманом  перед  судебным  заседанием,
поручил нотариусу и своим друзьям собрать  все  документы,  бумаги,  письма,
относящиеся к делу. Сам же посвятил ночь в  камере  составлению  ответов  на
вопросы,  которые,  как  он  предполагал,  могут  быть  ему   заданы   самым
придирчивым и грозным судьей, буде тот  пожелает  уличить  его  в  нарушении
закона.
     На следующее утро чуть свет Леже заявил нашим трем  друзьям:  "Дама  не
виновата, что вы не были приняты. Вы  еще  имеете  возможность  пойти  к  ее
супругу сегодня. Она, однако, столь порядочна, что  в  случае,  если  вы  не
добьетесь аудиенции до суда, обязуется вернуть все полученное от вас".
     Отправились в седьмой раз  на  набережную  Сен-Поль.  Для  Бомарше  это
свидание было последней надеждой. Как и можно было  предвидеть,  привратница
отказалась допустить их в дом. Да, барин дома  и  барыня  тоже,  но  они  не
велели принимать господина де Бомарше.
     Пришлось настаивать, угрожать, сунуть 6 франков лакею, чтоб  быть  хотя