Сударь,
     посылаю Вам мой кошелек, потому что в тюрьме человек всегда  несчастен.
Я очень огорчен, что Вы в тюрьме. Каждое утро и каждый вечер я читаю за  Вас
молитву богородице. Имею честь, сударь, быть Вашим  нижайшим  и  покорнейшим
слугой,
                                                                   Констан".
     Констан был сыном Ленормана д'Этиоля, вторично женившегося после смерти
г-жи де Помпадур. Бомарше написал г-же д'Этиоль, что он  "обрадовался  этому
письму и этому кошельку как ребенок. Счастливые родители! Ваш  сын  в  шесть
лет способен на такой поступок. И у меня тоже был сын, но его  уже  нет!"  В
тот же день он ответил Констану:
                                                   "Фор-Левек, 4 марта 1773.
     Мой маленький друг, благодарю Вас за полученное мною письмо и  кошелек,
который Вы к нему приложили; я поделил присланное  по  справедливости  между
моими собратьями узниками и собой - Вашему другу Бомарше  я  оставил  лучшую
часть, я имею в виду молитвы  богородице,  в  которых  я,  конечно,  изрядно
нуждаюсь, а страждущим беднякам отдал деньги,  лежавшие  в  Вашем  кошельке.
Поэтому, желая доставить радость одному человеку, Вы заслужили благодарность
многих; таковы обычно плоды добрых дел, подобных Вашему.
     Всего лучшего, мой маленький друг".
     Вскоре Бомарше пришлось испытать великую нужду в молитвах богородице. 1
апреля суд  после  предварительного  рассмотрения  назначил  докладчика,  от
которого зависел исход процесса. По обычаю и традиции судьи присоединялись к
его мнению. Доклад должен был лечь на стол парламента 5 апреля,  у  Бомарше,
следовательно, оставалось  всего  четыре  дня  на  то,  чтоб  отстоять  свои
интересы  перед  человеком,  который  решал  его  судьбу,  а  именно   перед
Луи-Валантеном Гезманом де Тюрн.

     Советник, как и сам новый парламент, был человек темный, угодливый,  но
таивший  честолюбивые  замыслы.  Службы  Мопу  откопали  его  в  Эльзасе,  в
верховном суде которого он заседал, и в 1770 году канцлер  назначил  Гезмана
советником Большой палаты парламента. Гезман  слыл  солидным,  но  заурядным
юристом. Подобно большинству собратьев, он, дабы  укрепить  свою  репутацию,
счел должным  написать  ученый  труд  и  опубликовал  у  книготорговца  Леже
"Трактат об уголовном праве ленов". Гезман не отличался  привлекательностью,
однако высокое положение и загадочность женского сердца позволили ему дважды
вступить в брак.  Его  вторая  жена,  более  красивая  и  молодая,  чем  он,
отличалась сильным характером и слабой совестью.  В  плане  этическом  новый
парламент был под стать старому; его подкупность не оставляла  сомнений.  Но
поскольку Мопу осудил обычай официального поднесения судьям подарков,  новые
члены парламента пополняли свой достаток  при  помощи  тайных  взяток.  Дабы
сохранить руки чистыми и соблюсти достоинство,  советники  обычно  возлагали
обязанности собирать дань на третье лицо, как правило, на супругу.
     Г-жа Гезман, в девицах Габриель Жамар, достигла в этом  искусстве,  без
сомнения, одном из древнейших,  неоспоримой  виртуозности.  Она  действовала
открыто, считая, что реклама - лучший способ  оповещения  клиентуры.  "Когда
мой муж будет назначен докладчиком, - заявила она, -  я  сумею  так  ощипать
каплуна, что он и не пикнет".
     Каплун, барашек в бумажке, подмазка! - можно бы  посвятить  специальное
исследование причудливым связям правосудия и  кухни.  И  разве  не  зовут  в
народе продажных судей живоглотами и куроедами?
     Советник проживал на набережной Сен-Поль, но недостаточно  было  узнать
его адрес, следовало еще добиться аудиенции. В  сопровождении  все  того  же
Сантера, который стал теперь записывать  все  хождения  своего  подопечного,
Бомарше начиная с 1 апреля трижды просил следователя  принять  его.  Гезман,
очевидно уже подкупленный Лаблашем, отвечал через привратницу, что  его  нет
дома. На следующий день  утром  -  та  же  игра,  после  полудня  -  никаких
изменений. Гезман, которого, надо думать, горести "каплуна"  только  тешили,
показывался в окне, словно в насмешку просителю.
     Бомарше живо смекнул, чего добивается  Гезман;  к  чему  стремится  его
понудить, однако, стесненный в  своей  свободе,  не  знал,  как  именно  ему
подобраться к судье. 2 апреля, прежде чем вернуться в камеру, он  забежал  к
сестре, г-же Лепин, у которой был приемный день. Тут собралась,  разумеется,
вся семья и множество друзей, среди них - Бертран д'Эроль,  которому  Фаншон
сдавала квартиру и к которому, возможно, питала слабость. Дэроль или д'Эроль
- не знаю уж, как он писался, - тотчас заявил, что  у  него  есть  "способ".
Способы и уловки вообще были его профессией, похоже, он этим жил.
     Короче,  Дэроль  -  плевать  на  дворянскую  частицу!  -  был  вхож   к
книготорговцу Леже, издателю Гезмана. По словам Дэроля, книготорговец обычно
играл роль посредника, через которого можно было добраться до г-жи Гезман. И
в самом деле, мастерица ощипать каплуна сказала Леже: "Если появится  щедрый
клиент, дело коего будет правым  и  коий  не  потребует  никаких  бесчестных
поступков, я не сочту неделикатным получить от него подарок".
     Убежденный, как  всегда,  в  своей  правоте,  Бомарше  вовсе  не  желал
подкупать Гезмана, он стремился только поговорить с ним,  но  никак  не  мог
этого добиться. Он взял слово с Дэроля и с сестры, которые хотели немедленно
кинуться к Леже, что куш деликатной г-же Гезман будет  дан  только  в  целях
получения аудиенции. В конфликте с Лаблашем необходимо было  сохранить  руки
чистыми. Дэроль и Фаншон дали обещание  и  отправились  к  Леже,  а  Бомарше
вернулся в тюрьму.