им против асфиксии, герцог заперся в кабинете со стеклянной дверью и подверг
себя действию угара,  поручив  камердинеру  вовремя  позаботиться  о  нем  и
испробовать на нем это средство. К счастью, слуга оказался пунктуальным".
     О Шоне можно говорить без конца, но тогда стало  бы  заметным,  что  мы
были далеко не столь многословны,  когда  речь  шла  о  Лаблаше.  Есть  люди
открытые и люди замкнутые. Лаблаш заперся на два  оборота  в  себе  самом  и
высовывал нос из этой темницы лишь для того, чтобы выплюнуть свою ненависть.
Тогда как Шон - я уже говорил это - неизменно был вне себя.
     Еще одно, последнее, слово о герцоге, точнее, о его  семье.  Если  отец
Шона, потомок де Люиня по прямой линии, также проявлял склонность к  наукам,
если не ошибаюсь  -  естественным,  то  его  мать,  урожденная  Бонье,  дочь
богатейшего купца, была дамой из самых скандальных, на грани безумия. Говоря
о ней и о ее деньгах, вдовствующая герцогиня, бабка Шона, имела  обыкновение
объяснять - "хорошей земле необходим навоз", что хотя и верно, но не слишком
любезно. Отношения нашего Шона с  матерью,  от  которой  он  унаследовал  ее
экстравагантность, отнюдь не отличались  взаимопониманием,  он  даже  затеял
против нее процесс. Женщинам, как мы уже отметили, он любил  демонстрировать
свою силу, что не способствовало душевному согласию.  Ничего  не  понимая  в
женском характере, он мгновенно выходил из терпения и пытался сломить  своих
возлюбленных,  подобно  ребенку,  который  колотит   чересчур   неподатливые
игрушки, чтобы их наказать.
     В девице Менар не было никакой загадочности или двусмысленности, но она
отличалась от него самого, и это злило Шона. Он, очевидно, любил ее  больше,
чем принято думать. Если  верить  Гюдену,  у  которого  были  все  основания
проявить осведомленность, она родила от герцога ребенка в  самом  начале  их
связи. Аббат Дюге, исповедник Менар, уточняет, что это была дочь. Где герцог
познакомился с Менар? На  бульварах,  где  она  начинала  свою  карьеру  как
цветочница? В Итальянской комедии, где она играла и пела в водевилях, как  в
ту пору назывались пьесы с куплетами? (Бразье  в  своей  книге,  посвященной
театрам малых форм, рассказывает, что  авторы  водевилей  имели  обыкновение
заключать: "Пьеса окончена, остались только куплеты").  Или  в  каком-нибудь
салоне? Мармонтель, Седен, Шамфор, сходившие по ней с ума, следовали за  ней
на все приемы, которые она удостаивала почтить своим  присутствием,  блистая
красотой, но не умом. Или, не исключено, даже в Версале, если маршал, герцог
де Ришелье, в самом деле затащил ее и туда? Не знаю, где они встретились, но
знаю, что она его любила, раз предпочла людям более богатым, более блестящим
и более цивилизованным, нежели он. Что бы там ни писал Гримм, зарабатывавший
на  жизнь  торговлей  злобными   характеристиками,   она,   вероятно,   была
восхитительна. Это засвидетельствовано Бомарше.
     Он, как и многие, увивался  вокруг  Менар,  с  которой  познакомился  в
Итальянской комедии, когда читал там свою  комическую  оперу,  вдохновленную
одним из собственных юношеских парадов, ее название вам, возможно, знакомо -
"Севильский цирюльник". Опера, впрочем, была отвергнута. Менар не  замедлила
пригласить Бомарше  к  себе  в  отсутствие  де  Шона.  Каково  же  было  его
изумление, когда он застал там Гюдена, волочившегося  за  певицей  столь  же
тайно, сколь безуспешно! Бомарше недолго ходил вокруг да около, не таков был
его стиль ухаживания. Он был очарователен, слыл  мастаком  и  имел  привычку
переходить к делу с места в карьер. Но Шон, некоторое время дувшийся на свою
любовницу, как раз вернулся восвояси, поскольку ему, видно, наскучили девицы
из предместий, в которых  он  иногда  испытывал  потребность.  Грянул  гром.
Бомарше сократил посещения, герцог отвел  ярость,  задав  трепку  любовнице.
Однако та, очарованная  Бомарше,  приняла  тумаки  без  всякого  восторга  и
укрылась вместе  с  дочерью  в  монастыре.  Несколько  растерявшись,  герцог
смягчил свой гнев  и  послал  ей  денег,  чтоб  получить  прощение.  Вскоре,
успокоенная, а возможно, и соскучившаяся в святой обители,  Менар  вернулась
домой  и  призвала  Бомарше.  Тот  счел  более  элегантным  предупредить   о
приглашении герцога, к которому по-прежнему питал дружеские чувства.  Письмо
длинное, но его тем не менее стоит привести по многим причинам. В частности,
по нему видно, каков  был  характер  отношений  между  Бомарше  и  Шоном  за
четыре-пять дней до несусветных и грандиозных безумств 11 февраля 1773 года.
     "Господин герцог,
     г-жа Менар уведомила меня, что она уже дома, и пригласила, как  и  всех
прочих своих друзей, посетить ее, ежели я пожелаю. Из этого я заключил,  что
причины, вынудившие ее скрыться, отпали; она сообщает, что свободна, с чем я
от всего сердца поздравляю вас обоих. Я рассчитываю повидаться с нею  завтра
днем. Итак, в силу обстоятельств  Вы  приняли  решение,  к  коему  не  могли
побудить Вас мои уговоры; Вы перестали ее терзать, я горячо радуюсь  за  вас
обоих, я сказал бы даже - за нас троих, если б не решил вовсе устраниться от
всего, что хоть в малейшей мере касается бедняжки. Мне стало известно, какие
финансовые усилия Вы предприняли, чтобы поставить ее вновь в зависимость  от
себя,  и  каким  великодушным  поступком  увенчала  она   свое   шестилетнее
бескорыстие, вернув г-ну де Жанлису деньги, которые Вы взяли в  долг,  чтобы
предложить ей. Какое благородное сердце не воспламенилось  бы  при  подобном
поведении! Что до меня, хотя мои услуги она до сих пор  отвергала,  я  сочту
для себя великой честью ежели не в глазах всех, то, во всяком случае, в моих
собственных, коли она соблаговолит числить меня  одним  из  самых  преданных
своих друзей. Ах, господин герцог, сердце столь великодушное не  может  быть
привязано ни угрозами, ни побоями, ни деньгами. (Простите, если  я  позволяю
себе подобные рассуждения: они небесполезны для той цели, кою я ставлю перед
собой, обращаясь к Вам). Она это доказала Вам без чьей-либо подсказки.  Ваши