Правда, Бомарше сделал все, что было в его силах, чтобы поддержать свое
произведение  и  выявить  его  актуальность.  После  премьеры  он   посвятил
несколько  дней  "Опыту  о  серьезном  драматическом  жанре",   написанному,
очевидно, залпом и имевшему некоторый отклик. В  этом,  эссе,  вдохновленном
теориями Дидро, соседствуют куски  превосходные  и  никудышные,  но  живость
стиля сообщает работе известное единство. Талант многое искупает, к примеру,
приговор трагедии, который выносит Бомарше:
     "Какое мне - мирному подданному монархического государства XVIII века -
дело до революций в Афинах или Риме? Могу ли я испытывать подлинный  интерес
к смерти пелопоннесского тирана? Или к закланию юной принцессы в Авлиде?  Во
всем этом нет ничего мне нужного, никакой морали, которую я мог бы для  себя
извлечь. Ибо  что  такое  мораль?  Это  извлечение  пользы  и  приложение  к
собственной жизни тех раздумий,  кои  вызывает  в  нас  событие.  Что  такое
интерес? Это безотчетное чувство, с помощью коего мы приспосабливаем к  себе
оное  событие,  чувство,  ставящее  нас  на  место  того,  кто  страдает   в
создавшихся  обстоятельствах.  Возьму  наудачу  пример  из   природы,   дабы
прояснить свою мысль. Почему рассказ о землетрясении, поглотившем Лиму и  ее
жителей, за три тысячи лье от меня,  меня  трогает,  тогда  как  рассказ  об
убийстве Карла I, совершенном в Лондоне по приговору суда, только возмущает?
Да потому, что вулкан, извергавшийся в Перу,  мог  прорваться  и  в  Париже,
погребя меня  под  руинами,  и  эта  угроза,  возможно,  для  меня  все  еще
существует, тогда как ничего подобного  невероятному  несчастью,  постигшему
английского короля, мне опасаться не приходится".
     Некоторые  исследователи  усматривают  в  интриге   "Евгении"   историю
Лизетты. Я этого мнения не  разделяю.  Не  говоря  уж"  о  том,  что  первые
наброски "Евгении" были сделаны еще до поездки  в  Испанию,  психологическое
несходство Лизетты с Евгенией,  как  мне  представляется,  исключает  всякую
мысль о ней как о прототипе героини. Не надо забывать  о  том,  какова  была
Лизетта. Не надо забывать  ни  ее  зрелого  возраста,  ни  Дюрана.  Конечно,
остаются отдельные черточки, беглые связи пережитого и вымысла,  но  это  мы
найдем в любой книге любого автора. Порывшись в "Большом словаре" Робера, мы
отыщем  и  там  связи  между  частной  жизнью  наших   лексикологов   и   их
замечательным трудом, хотя бы  в  подборе  цитат,  которые  подчас  являются
признаниями. Не заслуживает, по-моему, особых толкований и слово "драма", не
стоит сражаться из-за того, первым ли Бомарше ввел в театральный обиход  это
определение, и что именно хотел он выразить, употребив этот термин. Все  это
бесплодные игры, тогда как перед нами человек,  каждый  час  жизни  которого
вызывает страстный интерес и  мысль  которого  достигала  наибольшей  высоты
отнюдь не тогда, когда он философствовал. К тому же, вступив на  этот  путь,
того и гляди окажешься обреченным на бесконечные ссылки и сноски. А  я,  как
вы могли заметить, постарался не дать ни единой. Кокетство,  разумеется,  но
кокетство, оправданное следующим рассуждением Бомарше:  "Нет,  я  отнюдь  не
любитель  пространных  и  обильных  примечаний:   это   -   произведение   в
произведении,  снижающее  достоинство  обоих.  Один  из   секретов   изящной
словесности, особенно когда речь идет о предметах серьезных, это,  по-моему,
прекрасный талант соединять в трактуемом сюжете все, что может  усилить  его
содержательность; изолированность  примечаний  ослабляет  его  эффект".  Как
после этого дать хоть одну сноску, будь она даже необходима?

     Пока зрительный зал  наслаждается  его  драмой,  другая,  на  этот  раз
подлинная, назревает за кулисами его частной жизни. Началось  все,  впрочем,
на самый романтичный манер. Частой гостьей в доме  Бомарше  на  улице  Конде
была некая дама Бюффо, особа весьма красивая, которая родилась на  кухне,  а
умерла впоследствии от оспы в апартаментах директора Оперы, своего  супруга.
"Секретные  записки"  объясняют   следующим   образом   ее   пристрастие   к
литераторам: "Она холила свое тело с утонченной изысканностью. Желая смыть с
себя грязь, она создала салон, где собирались художники, люди талантливые  и
пишущие,  и,  выступая  в  роли  светской  законодательницы  мод,   пыталась
заставить позабыть о своем низком происхождении". Эта самая г-жа Бюффо, если
верить Гюдену, поклялась снова женить Бомарше. По  роману  Гюдена,  ибо  его
записки истинный роман, обручение совершилось во  мгновение  ока,  поскольку
дама Бюффо провела свою операцию, не дав Бомарше опомниться:
     - Друг мой, о чем вы думаете, когда прелестная вдова,  осаждаемая  роем
поклонников, возможно, отдала бы вам  предпочтение  перед  всеми?  Завтра  я
отправлюсь вместе с ней на прогулку в ту  дальнюю  аллею  Елисейских  полей,
которую называют Аллеей вдов. Садитесь на коня,  вы  нас  встретите  как  бы
случайно, заговорите со мной, а там будет видно, подойдете ли вы друг другу.
     Назавтра, как повествует несравненный  Гюден,  верхом  на  великолепной
каурой кобыле, на которой он выглядел  весьма  импозантно,  в  сопровождении
слуги, чей конь был несколько скромнее, Бомарше появился в  этой  длинной  и
уединенной аллее. Его заметили задолго до того, как он приблизился к карете,
где сидели прекрасные дамы.
     Красота скакуна,  привлекательный  облик  всадника  располагали  в  его
пользу... и т. д.  Развязка  не  заставила  себя  ждать:  несколько  месяцев
спустя, 11 апреля 1768 года, они обвенчались. Простодушный  Гюден  замечает,
что эта нечаянная, случайная встреча напомнила ему знакомство Эмиля и Софи в
книге Руссо! И точно!
     Нечего и говорить, что я не  верю  ни  единому  слову  в  этом  романе.
Истинна здесь только дата венчания. Что до остального, то факты таковы:
     Женевьева-Мадлена Уотблед, родившаяся в 1731  году,  в  1754  вышла  за