,безусловно, дадите ей возможость познать, что  такое  союз,  основанный  на
взаимной нежности и уважении, выдержавших двадцатипятилетнюю  проверку.  Она
была замужем, но я готов дать руку на отсечение - она  еще  не  изведала  до
конца, что такое сердечные радости, и не насладилась ими. Будь  я  на  Вашем
месте, мне хорошо известно, как бы я поступил, а будь я на ее месте - как бы
ответил; но я не Вы и не она, не мне распутывать этот клубок, с меня хватает
своего".
     Г-н Карон незамедлительно ответил на это самым деликатным образом:
     "Вчера мы ужинали у моей доброй и милой  приятельницы,  которая  весело
посмеялась, прочитав то место Вашего письма, где Вы  пишете,  как  поступили
бы, будь Вы мною, у нее нет на этот счет никаких сомнений,  и  она  говорит,
что охотно доверилась бы Вам и не целует Вас от всего сердца только  потому,
что Вы находитесь за триста лье от нее...
     Она в самом деле очаровательна и с каждым днем все  хорошеет.  Я  думаю
так же, как и Вы и не раз говорил ей, что она еще  не  изведала,  что  такое
сердечные радости, и не насладилась ими, ее веселость - плод чистой совести,
свободной от каких бы то ни было угрызений; добродетельная  жизнь  позволяет
ее телу наслаждаться спокойствием прекрасной души. Что до меня, то  я  люблю
ее безумно, и она отвечает мне полной взаимностью".
     Однако то ли неуверенность,  то  ли  робость,  а  скорее  всего  боязнь
показаться   смешными,   мешает   вдовцам   пойти    дальше    любезничанья,
приправленного рассуждениями о недугах и сетованиями на возраст.  Приехав  в
Париж, Бомарше, не мешкая, берется за это дело, и 15 января 1766  года  г-жа
Анри становится г-жой Карон перед богом и людьми. И пора было -  спустя  два
года она скончалась.  Как  мы  увидим  впоследствии,  третьему  браку  Карон
сопротивлялся куда меньше.
     Иные мотивы побуждали Тонтон - она же  девица  де  Буагарнье  -  играть
сердцем и  чувствами  несчастного  Мирона.  Этот  последний  был  неглуп,  и
должность интенданта Сен-Сирской  женской  обители  позволяла  ему  жить  на
широкую ногу, но было в нем что-то резонерское и  иезуитское.  Он  раздражал
всех, начиная с наиболее заинтересованной особы и ее брата. Однако  Бомарше,
хотя и рассчитывал некоторое время для сестры на другую партию,  в  конечном
итоге поддержал Мирона. Впрочем, без особого восторга.
     Да, он играет на виоле, это верно; каблуки у него на полдюйма выше, чем
следует; когда он поет, голос его дребезжит; по вечерам он ест сырые яблоки,
а по утрам ставит не менее сырые клистиры; сплетничает он с видом холодным и
наставительным; у него есть какая-то нелепая  склонность  к  педантизму  где
надо и не надо, что, говоря по правде, может побудить  какую-нибудь  кокетку
из Пале-Рояля дать любовнику коленкой под зад; но порядочные люди  на  улице
Конде руководствуются иными принципами: нельзя изгонять человека  за  парик,
жилет или калоши, если у него доброе сердце и здравый ум".
     Итак, через год после отца обвенчалась, и Тонтон. Теперь на улице Конде
оставалось пристроить двоих: г-на Бомарше и девицу Бомарше. В Испании,  даже
в  объятиях  маркизы  де  ла  Крус,  Пьер-Огюстен  не  забывал  Полины.   И,
вернувшись, он, безусловно, готов был на ней жениться.  По  любви,  конечно,
ибо отныне не оставалось сомнений: у Полины Ле Бретон не было ни гроша,  она
разорилась. Кузен Пишон не нашел в Капе ничего, кроме кредиторов и  судебных
исполнителей.  Пресловутое  поместье  было  грезой,  в   лучшем   случае   -
воспоминаньем. В Париж бедняга Пишон не вернулся, его унесла злокачественная
лихорадка. От всех проектов Полины и Бомарше не осталось ничего,  разве  что
удовольствие, которое они получали,  когда  их  строили.  Деньги  и  товары,
отправленные с Пишоном  в  Сан-Доминго,  пропали.  По  возвращении  в  Париж
Бомарше тем не менее попытался увидеться с Полиной, но последняя тотчас дала
понять, что  ее  чувства  изменились.  И  действительно,  вскоре  ему  стало
известно, что девица  Ле  Бретон  практически  уже  обручена  с  Шевалье  де
Сегираном.
     Вы, конечно, не забыли о юном креоле, влюбленном в Жюли  и  проводившем
все свои вечера на улице Конде. Это он. Эрве Бромберже, которому я  посвящаю
эту книгу, при всех своих нежных чувствах к Бекасе убежден, что Жюли сыграла
в этой истории весьма сомнительную роль.  Послушать  его,  так  она  бросила
Сегирана в объятия Полины, чтобы сохранить брата для себя. Я и  сам  не  так
далек  от  этой  мысли:  Жюли,  вне  всяких  сомнений,  не   желала   видеть
Пьера-Огюстена супругом Полины. Допустить, чтобы  он  уехал  в  Сан-Доминго,
значило согласиться на вечную разлуку. А под  рукой  был  Сегиран,  Сегиран,
которым  она  вертела  как  хотела,  Сегиран,  которого  она,  возможно,   и
соблазнила, только чтобы не отстать от брата. Каждому - свой креол,  не  так
ли? Пока Бомарше был в Мадриде, Жюли получила все карты в руки. Все карты  и
СегираНа. Нет никаких доказательств, ни одного письма, подтверждающего,  эту
гипотезу, но то, что Полина любила Бомарше, не подлежит сомнению,  это  факт
бесспорный. Однако при всей своей  любви  к  Пьеру-Огюстену  головы  она  не
теряла.
     Вопреки всем доводам рассудка, которые не властны над сердцем,  Бомарше
еще раз написал Полине. Прекрасное письмо, смиренное и твердое одновременно,
вот его заключительная часть:
     "Если Вы не возвращаете мне свободу, только напишите,  что  Вы  прежняя
Полина, ласковая и нежная на всю жизнь, что Вы считаете  для  себя  счастьем
принадлежать мне, - я тотчас порву со всем, что не Вы. Прошу Вас об одном  -
держать все в секрете ровно три дня, но от всех без исключения; остальное  я
беру на себя. Если Вы согласны, сохраните это письмо и пришлите мне ответ на
него. Если сердце Ваше занято другим и  безвозвратно  от  меня  отвернулось,