| |
предсказанная Даниилом. Прежде чем выслушать свидетелей при рассмотрении
гражданского дела, их сажают под арест, так что какого-нибудь дворянина,
случайно знающего, что господин имярек действительно либо должник, либо
законный наследник, либо доверенное лицо и т. п., берут под стражу и
запирают в тюрьму, едва начинается слушанье дела, и потому только, что он
должен засвидетельствовать виденное или слышанное, Я сам наблюдал, как в
связи с приостановкой выплаты, когда дело сводилось к установлению
правильности ведения расчетных книг, в темницу было брошено трое несчастных,
случайно оказавшихся у человека, который приостановил выплату в момент,
когда к нему явился кредитор. Все остальное не лучше".
Итак, Бомарше возвращается, чтобы увидеться с близкими, в первую
очередь с Полиной и Жюли. Не будем забывать о Жюли. Единственное любовное
письмо, полученное им в Испании, начинается так: "Я испытываю сегодня такую
потребность тебя любить, что могу утолить ее, лишь написав тебе длинное
письмо". Это послание подписано Жюли. В багаже Пьера-Огюстена - банки с
пресловутым какао, по которому сходит с ума его сестра и от прибавления
которого кофе делается еще вкуснее. Тонкая смесь, найденная итальянцами и
именуемая капучино. Итак, как я уже сказал, какао, а также - персонажи
"Севильского цирюльника".
^T5^U
^TСЕРЬЕЗНЫЙ ЖАНР^U
Хотя смешное и тешит на мгновение ум
веселым зрелищем, мы знаем по опыту, что
смех, вызываемый остротой, умирает вместе
со своей жертвой, никогда не отражаясь в
нашем сердце.
Этот эпиграф не может не вызвать улыбку у людей, для которых Бомарше
прежде всего автор "Фигаро". Но в 1765 году, по возвращении из Испании, -
таково его искреннее убеждение. Впрочем,
это всеобщее поветрие; самые жизнерадостные люди той поры словно
перерождаются, стоит им обмакнуть перо в чернильницу. Век Просвещения, да
будет мне дозволено так выразиться, отнюдь не век праздничных потешных
огней. Развлекаться развлекаются, но душа и ум поглощены отнюдь не забавами.
Над такой позицией - ибо это сознательная позиция - можно посмеяться. Но
разве мы сегодня не склонны к тому же? Поиски счастья - вообще глупая затея,
их результаты неизменно печальны, в революциях же, как правило, немало
уксуса. Чтобы из-под пера Бомарше брызнула радость, ему придется пережить
невзгоды. Повторяю, чтобы научиться смеяться над другими и над собой, нужно
познать подлинные страдания.
В 1765 году время для этого еще не пришло. Бомарше, проживший год "росо
а росо" {Потихоньку (исп.).}, возвращается к "vivacidad francese"
{Французская живость (исп.).}, его подхватывает парижский вихрь. Он ощущает
такое "волнение души, сердца и ума", что ему приходится изо всех сил
сдерживать себя, чтобы не заплутаться "в лабиринте". Продолжая руководить
своими испанскими начинаниями, во всяком случае, тем, что от них осталось,
он должен еще успеть управиться с делами французскими, как общественными,
так и частными. Он уже не обязан блюсти жаркое Людовика XV, поскольку продал
за бесценок свою должность контролера трапезы, но все еще остается
королевским секретарем и, главное, незаменимым компаньоном принцесс. Из
Версаля он мчится сломя голову - теперь уже, правда, не в "горшке", а в
собственной карете - на Марсово поле, где Пари-Дюверне не может без него
сделать ни шагу. С Марсова поля - в Лувр, судить браконьеров! И поскольку он
относится ко всему серьезно, а правосудие - его страсть, за несколько
месяцев он выносит ряд приговоров, защищающих крестьян от злоупотреблений
полевых сторожей, находящихся под его началом. А чтобы его позиция была ясна
и понятна простым людям, он обязывает священников тех приходов, которые
подлежат его юрисдикции, разъяснять ее. "Надлежит убедить поселян, что тот
же суд, который выносит им приговор, когда они виновны обеспечивает им
гарантии против мести сторожей и в свою очередь наказывает этих последних за
злоупотребления властью..." Наконец, дабы проверить на месте правильность
выполнения своих решений, он устраивает публичные заседания суда в
упомянутых приходах, председательствуя на них со всей присущей ему
добросовестностью и пониманием. Во всем этом нет ничего удивительного, но
здесь раскрывается, как мне кажется, характер. Действуя таким образом,
Бомарше как нельзя более усложнял свою жизнь и свой распорядок дня. Мы еще к
этому вернемся, ибо не следует терять из виду, что наш герой вел
одновременно пять или шесть жизней. Фигаро - здесь, Фигаро - там! Не так ли?
Серьезную озабоченность вызывали также его семейные и любовные дела.
Прежде всего ему пришлось толкнуть отца в объятия г-жи Анри, а это было не
просто - и не потому, что дама не проявляла энтузиазма, но потому, что
привередничал Г-н Карон. Хотя г-жа Анри и была все еще привлекательна, ей
сравнялось шестьдесят. Г-н Карон к ней привык, но, будучи на восемь лет
старше, страшился перемен. Еще из Мадрида сын неоднократно писал ему,
убеждая сделать решительный шаг. Например:
"Меня ничуть не удивляет Ваша к ней привязанность: я не знаю веселости
благородней и сердца лучше. Мне хотелось бы, чтобы Вам посчастливилось
внушить ей более пылкое ответное чувство. Она составит Ваше счастье, а Вы
|
|
