всяких оговорок. Кончилось ли на этом дело? Нет.  Шесть  цензоров,  которые,
каждый в одиночку, по очереди оценивают пьесу, еще не  составляют  коллегии.
Как человек предусмотрительный, Бомарше  потребовал,  чтобы  такая  коллегия
собралась и  вынесла  свой  приговор.  Барон  де  Бретейль,  государственный
министр и начальник  королевской  канцелярии  -  в  наше  время  он  был  бы
министром внутренних дел,  -  согласился  участвовать  в  этой  комедии.  По
договоренности с автором барон собрал в своем министерстве целый ареопаг  из
"французских академиков, цензоров, светских людей и  придворных,  в  той  же
мере справедливых, сколь и просвещенных,  которым  надлежит  обсудить  идею,
содержание, форму  и  стиль  данной  пьесы,  сцена  за  сценой,  реплика  за
репликой, слово за словом". Это великое  литературное  судилище  заседало  в
марте 1784  года  в  присутствии  посланцев  короля,  которого  Бомарше  сам
поставил в известность  о  своем  намерении.  Впрочем,  к  этому  времени  у
Людовика XVI уже не было иллюзий. "Вы увидите, - сказал он, - что к  Бомарше
больше прислушаются, чем к министру юстиции". Но вернемся к процессу.  Барон
де Бретейль открыл заседание, а Бомарше - свою рукопись. Воцарилась  тишина.
Флери, один из пайщиков "Комеди Франсэз", который был  в  составе  коллегии,
протоколировал заседание, намереваясь в дальнейшем написать мемуары:
     "Г-н де Бомарше прежде всего заверяет присутствующих, что он безусловно
согласится с  их  мнением  о  пьесе  и  безоговорочно  внесет  в  текст  все
исправления согласно замечаниям, которые выскажут собравшиеся здесь господа,
а может быть, и дамы. Затем он приступает к чтению.  Его  прерывают,  делают
замечания, возникают споры. И всякий раз Бомарше сперва уступает, но  потом,
возвращаясь  назад,  отстаивает  все   до   мельчайших   деталей   с   такой
изворотливостью и остроумием, с такой неумолимой  логикой  да  еще  с  такой
обольстительной живостью, что  цензоры  вынуждены  замолчать.  Все  смеются,
веселятся от души, аплодируют:  "Это  совершенно  уникальное  произведение".
Каждый хочет хоть как-то быть к нему причастным. И вместо того чтобы  что-то
вычеркнуть из текста, еще добавляют. Г-н  де  Бретейль  подсказывает  автору
какую-то игру слов.  Бомарше  с  восторгом  принимает  ее  и  благодарит  за
подарок: "Это спасет 4-й акт!" Г-жа де Матиньон  предлагает  свой  цвет  для
ленточки, которую носит паж; цвет принят; это будет иметь бешеный успех. Кто
не хочет носить цвет, который носит г-жа де Матиньон?.. "Нет,  -  воскликнул
г-н де Шамфор после заседания коллегии, - нет, никогда еще я не видел такого
чудодея! Все, что говорит Бомарше в защиту своего произведения, куда выше по
уму, по оригинальности и даже по юмору,  нежели  самые  забавные  сцены  его
новой комедии".
     Как всегда, в самых яростных схватках Бомарше поддерживали  друзья,  их
было немного, но они отличались  исключительными  достоинствами.  Среди  его
друзей 1780 года была одна совершенно удивительная пара - принц и  принцесса
де  Нассау-Зиген,  о  которых  стоит  сказать  несколько  слов.  Принц  был,
несомненно, одним из самых примечательных людей второй половины XVIII  века.
Его национальность и право на титулы оспаривались в зависимости от  того,  в
какой стране он находился, поскольку по отцовской линии он считался  немцем,
а по материнской - французом. Как и Бомарше, неизвестно чей сын, он вынужден
был стать сыном самого себя, то есть самому явиться на свет. И он это сделал
тоже с большим шумом. Хрупкий, застенчивый, внешне  еще  более  женственный,
чем шевалье д'Эон, Нассау в пятнадцать лет  вступил  во  французскую  армию.
Сказать, что он отличился на военной службе, значит еще ничего  не  сказать.
Когда ему было двадцать лет, вся Европа считала его  не  просто  героем,  но
каким-то феноменом. Он  участвовал  во  всех  самых  отчаянных  приключениях
своего времени, легко, с полной беспечностью рисковал жизнью и всякий раз  с
дерзким везением побеждал. Подростком  он,  конечно,  совершил  кругосветное
путешествие с Бугенвилем. Во время этого длинного путешествия, которое  ему,
видимо, показалось чересчур однообразным, Нассау решил сразиться  с  тиграми
один на один, по всем правилам рыцарского поединка. За это  его  и  прозвали
"укротителем чудовищ". Фактически он укротил весь  мир,  а  отступал  только
перед собственной застенчивостью. Полковник  в  двадцать  лет,  обремененный
ратной славой, никогда не упускающий случая померяться  силами  со  смертью,
Нассау, как и его друг Бомарше, тревожил мир тем, что  нарушал  его  обычаи.
Маршал де Левис, который был с ним хорошо знаком, писал, что принц  за  свою
жизнь заработал больше славы, нежели уважения. Такова судьба людей,  отлитых
не из одного металла. Хорошие психологи знают, какое замешательство вызывают
подобные редкие птицы и в наши дни  и  как  все  стараются  найти  им  общий
знаменатель,  чтобы  привести  их  к  заурядности.  "Почему  во  всех  твоих
действиях всегда есть  что-то  подозрительное?"  -  спрашивает  Альмавива  у
Фигаро. "Потому что когда хотят во  что  бы  то  ни  стало  найти  вину,  то
подозрительным становится  решительно  все",  -  отвечает  ему  Фигаро.  Для
большинства людей Нассау - фигура необъяснимая. Г-жа Лебрен, полагавшая, что
он нежен и застенчив как барышня, только что  вышедшая  из  монастыря,  была
весьма удивлена, услышав рассказы об его подвигах. Уже  одно  их  количество
кажется нормальным людям подозрительным.
     В отношении Англии Нассау придерживался тех же взглядов,  что  Бомарше,
поэтому они и познакомились. Это была воистину  любовь  с  первого  взгляда.
Нассау хотел, чтобы Родриго  помог  ему  снарядить  десант  для  высадки  на
острове Джерси, оккупированном англичанами. Бомарше согласился,  но  Людовик
XVI в  последнюю  минуту  наложил  запрет  на  эту  операцию.  Позже  Нассау
отличился во время осады Гибралтара, где он командовал прамом, одним из  тех
знаменитых  блиндажных  судов,  который   сконструировал   маркиз   д'Арсон,
выдающийся инженер и горячий патриот: во время революции  д'Арсон  столь  же