беседуют с мамой. И жизнь для него прекрасна, и это последнее августовское 
солнце
господствует в мире, даря благополучие.
Так прекрасно шляться по будничной Вагонке, по знакомым местам, по тайге, а 
вечерами
погружаться в приключения Робинзона Крузо или придумывать строчки и воображать, 
как
ахнет бабуся, услышав эти вдохновенные восклицания, и не пушкинские, а его 
собственные,
не «мороз и солнце — день чудесный...», а «пушки гремели, выли снаряды, мы все 
шагали на
баррикады...» И рифмы счастливая музыка вдруг вспыхивала в нем. Он будет 
писателем. Он
напишет роман о китайских коммунистах, потому что, как говорит папа, это так 
просто:
китайские коммунисты хотят, чтобы китайские рабочие жили хорошо!..
Он ходит по Вагонке и почемуDто думает не о Леле, а о далекой Жоржетте, об этой
предательнице с черными бархатными глазами, изменнице, и тоска переполняет его 
сердце...
И неизвестно, где искать Афоньку Дергача. Он прочитает ему свое стихотворение, 
и Афонька
скажет, тараща синие глаза: «Вот здорово, мать твою!.. Ух ты!..» Федор Крутов 
говорит:
«Афонька твой живDздоров и на стройке ударник, во как! Будь спокоен...» А 
Афонька скажет:
92
«Ну, ты меня совсем было убил... Кровь текет... эх, думаю...» А Ванванч скажет: 
«Афонька, ты
мой самый любимый друг!.. Ты просто замечательный герой...»
Так незаметно он очутился возле Дворца культуры. В этот момент широкие двери 
его со
скрипом распахнулись, и повалила серая шумная толпа. Ванванч понял, что 
кончилось кино
или собрание. И когда эта толпа рассеялась, он увидел Афоньку...
Афонька медленно спускался с крыльца, и был он все в той же знакомой серой 
рубахе
навыпуск, как тогда, перед смертью. «Вот!.. — мелькнуло в голове Ванванча. — 
Вот он...
Афоня!..» — «Афонька!..» — крикнул он и, расставив руки, побежал навстречу 
другу. Побежал,
побежал и уже изготовился обхватить его, и выкрикивать нелепые, подогретые 
любовью слова,
и прижаться к тому месту, где чернела недавно зловещая дырочка... «Ух ты, мать 
твою...» И
они сошлись, и тяжелый костлявый кулак Афоньки врезался в лицо Ванванча...
Ванванч упал и замер. Так он пролежал с полминуты. Поднялся, дотронулся до носа.
 Нос
был чужой. Рука была в крови. Вдалеке виднелась сутулая спина медленно 
уходящего Афанасия
Дергачева.
12
В Нижнем Тагиле на улице Восьмого марта стоял кирпичный одноэтажный дом. КакойD
то купчишка построил его для себя в давние времена. Теперь в нем жил первый 
секретарь
горкома партии. Он пригласил к себе горкомовского завхоза и сказал ему: «Вы там 
будете
обставлять дом, смотрите, чтоб никаких штучек и финтифлюшек. Как у всех. 
Понятно?» Завхоз
кивнул оторопело. И в дом въехали казенные предметы, все с металлическими 
бирками. И что
же? Началась райская жизнь. Ванванч обстоятельно обставлялся тоже. ВоDпервых, у 
него
впервые появилась маленькая, но своя комната; воDвторых, он, оказывается, жил в 
бельэтаже!
Бельэтаж звучало как Эдем. Ах, это был не просто какойDто там первый этаж, ибо 
внизу
располагался полуподвал, где проживал дворник Блохин. И это был не банальный 
второй, а
именно — бель!.. И хотя мебель была старая канцелярская, увешанная 
металлическими
казенными бирками, но было здесь все, что нужно.
В самой большой комнате — стол посередине и диван у стены. Невиданный доселе
радиоприемник «ЭЧСD2». По нему можно было слушать даже радио «Коминтерн» из 
Москвы.
И когда в Москве выступал Сталин, все собирались вокруг этого волшебного ящичка 
и, замирая,
вслушивались в космическое потрескивание и голос далекого вождя. И папа тогда 
сказал:
«Какое изобретение! Сиди себе дома и слушай Москву!..» А после наклонился к 
Ванванчу и