нелепым
случайным бахвальством, уселся какDто за стол, вырвал из тетради чистый лист и 
легко записал
первую строчку: «Мне одиннадцать лет...» После же ничего не мог придумать и 
оставил эту
затею. Однажды, всеDтаки разговорившись, выдохнул маме: «Мамочка, почему у них 
такой
громадный дом?.. У них такие кресла, как у Кемпа!.. И горничная!.. И они спят в 
полосатых
пижамах!..» Мама поморщилась и сказала какDто не очень вдохновенно: «Они 
хорошие люди...
ну, это у Маргариты Генриховны такой вкус... ну, немного такой, понимаешь?..» А 
папа вечером,
выслушав откровения Ванванча, погладил его по голове: «Да, у Маргариты есть 
буржуйские
причуды... Ничего, ничего, мы это постепенно вытравим. Верно, Кукушка?» — 
«Конечно»,
— отчеканил Ванванч и, выходя из комнаты, услышал, как папа сказал маме, 
посмеиваясь:
«Как тебе нравится этот маленький большевик?..»
84
Весна подступала медленно, лениво, испуганно, но вот, наконец, утвердилась, и
обнажилась взрыхленная глина и зачавкала под ногами. Бабуся страдала от вечного 
холода и
постоянно видела обстоятельные сны о Тифлисе и потому так же обстоятельно, с 
подробностями
их пересказывала. Ее круглые добрые глаза покрывались влажной пленкой, губы 
едва заметно
кривились. Ванванч видел все это и жалел бабусю, однако все какDто на ходу, не 
всерьез, словно
ему не хватало времени на внимание к окружающим, а личная жизнь поглощала силы. 
Она
была прекрасна и захватывающа, только все чаще и чаще долетающие до него 
отдельные фразы,
какиеDто недоумения, нервозность и ускользающие растерянные взгляды делали эту 
прекрасную
жизнь немножечко напряженной, немножечко непрочной... Ванванч не любил 
неясности. Все
должно было быть понятным: если уж пожар — то пожарная машина и звон колокола, 
если уж
поющая птица — то птица, а не Елена Колодуб. Белые и красные, рабочие и буржуи, 
да и нет...
А весна всеDтаки брала свое. Уже высунулась первая любопытная травка. Почки
напряглись, лопнули, распахнулись. Лелино плечо оставалось таким же горячим. 
Четвертый
класс был на исходе, даже не верилось! На день рождения папа и мама подарили 
ему толстенную
книгу о животных. Автором был неизвестный Брэм. На рисунках звери выглядели 
живыми.
Появление каждого нового изображения сопровождалось маршеобразной музыкой — то 
ли
он сам напевал, то ли она проливалась с небес... Хищники, пресмыкающиеся, птицы.
.. Его
любовью стала антилопа Бейза. История ее жизни выглядела возвышенной и 
трагичной. Ее
длинные изысканные рога не всегда спасали от смерти, но их владелица была 
прекрасна.
Афонька Дергач, которого он познакомил с нею, был в восхищении. Он долго 
разглядывал
антилопу, потом сказал: «На нашу козу похожа... У нас была такая...» — «Да это 
же антилопа,
— обиделся Ванванч, — а рога какие!.. А глаза!..» У Бейзы были громадные глаза,
переполненные тоской, и можно было вглядываться в них вечно... «И у нашей козы 
рога такие
же были, — упрямо сказал Афонька, — и глаза такие же... Она у нас уметливая 
была, ровно
кошка, все о ногу терлась, а глядела — ну, ровно жалостливая девка...» — «Какая 
еще
уметливая?» — недовольно переспросил Ванванч. «Ну, добрая, значит...» — 
засмеялся
Афонька.
Они полистали книгу, сидя на лавочке возле дома, и Ванванч предложил приятелю 
зайти
к нему. «Да ты что! — засмеялся Афонька. — Куда это? Нет, не пойду». — 
«Почему?» —
удивился Ванванч. «По кочану, — сказал Афонька, — не пойду и все тут...» — «Да 
у меня
никого нет дома, — взмолился Ванванч, — одна бабуся...» — «Во, во, — засмеялся 
Афонька,
— бабкаDто твоя меня с лестницы и спихнет... Давай лучше в тайгу сходим,