слегка
позвякивая ложками, как вдруг полный и молчаливый Балясин обратился к Ванванчу: 
«Ну,
скажи, пожалуйста, как у тебя дела?» — «Хорошо», — откликнулся Ванванч. «А кем 
же ты
намереваешься стать в будущем?» — спросил Балясин. Интонация была дружеская,
заинтересованная, и Ванванч неожиданно ляпнул: «Писателем...» — «О!» — 
воскликнула
83
Маргарита Генриховна. Антик хмыкнул. А Фунтик заливисто хохотнул и хлопнул 
Ванванча по
плечу. «Ну, я полагаю, ты уже чтоDто пишешь?» — спросил Балясин. Лицо его было
непроницаемо. «Да, — сказал Ванванч как бы нехотя, — роман...» — «И о чем же?» 
—
спросил Балясин, и полные его щеки покрылись румянцем. «Так, вообще, — сказал 
Ванванч,
зажмурившись, — о разном... — и почувствовал, как и его щеки обдало жаром, но, 
еще не
потеряв дара речи, добавил: — Первая строчка такая: «Мне одиннадцать лет».
Второе ели молча. Ванванч ни на кого не смотрел. На десерт Катенька принесла 
компот и
пирожные. Такие пирожные Ванванч пробовал в Тифлисе, когда ему было пять лет. 
«Ну вот,
Антик, — сказал Балясин, вытерев рот салфеткой, — а ты роман не пишешь... Что ж 
ты так?..»
Все тихо засмеялись. «Вы же большевики, а живете, как буржуи...» — хотел 
сказать Ванванч,
ощущая досаду на самого себя, но не сказал.
Вечером еще немного поиграли в детской. Во время игры Антик сказал Ванванчу: 
«ВсеD
таки ты, оказывается, большой врун... Врал, врал, как будто все кругом дураки...
» Это
прозвучало оскорблением, но защищаться было бесполезно. Фунтик ринулся его 
защищать:
«Ты ведь не наврал, да?.. Ты ведь правду сказал?..» Ванванча доконала его 
доброта. Отчаяние
подступило к горлу, и он выдавил с трудом: «Да я же не врал, я просто пошутил». 
Тут вошла
Маргарита Генриховна, и Антик сказал: «Мама, насчет писательства он, 
оказывается, просто
пошутил...» — «О, — сказала Маргарита Генриховна, сияя своей холодной улыбкой, 
— я в
этом не сомневалась».
Собираясь укладываться спать, они болтали о разном. Ванванч вдруг вспомнил
фотографию смеющегося Кирова. Киров был в простой гимнастерке. Между жизнью и 
смертью
пролегала короткая дорога. «А враги окружают нас, — сказал Ванванч 
многозначительно, —
и их слишком много». Фунтик бросился к окну. «Не вижу ни одного!» — закричал он.
 Антик
сказал, кривя губы: «Опять ты понес какуюDто чушь!..» — «А вот Кирова уже 
убили», —
заявил Ванванч. Ему хотелось услышать от них подтверждение своим словам, и 
тогда стало бы
понятнее, почему так осунулось и потемнело мамино лицо, почему в папином голосе 
появились
столь непривычные нервные интонации. Да, почему? Почему? Но Фунтик насвистывал 
чтоDто
пустое, а Антик старательно рисовал лебедя. Постели были уже приготовлены. У 
Ванванча на
душе было неспокойно. Вдруг он заметил, что у него на подушке и у мальчиков на 
их подушках
лежит аккуратно сложенное нечто из полосатой материи. «А это что?» — 
простодушно спросил
он. «Как что? — удивился Антик. — Это пижама. Ты разве не знаешь?» — «Знаю», — 
ответил
Ванванч, не понимая, что это такое. Он сидел на краю своей постели, не 
раздеваясь, и
исподтишка поглядывал, как они поступят с этим своим полосатым. «Пора ложиться»,
 —
улыбнулся Фунтик. «Я не люблю спешить», — потерянно сказал Ванванч. «Какой ты
особенный», — сказал Антик, не скрывая усмешки. Ванванч ждал. Наконец мальчики 
начали
раздеваться, и все, к счастью, разом встало на свои места. Ванванч увидел краем 
глаза, как
Фунтик, скинув с себя все, натянул длинные полосатые панталоны, а затем — такую 
же
полосатую курточку и, ахнув, юркнул под одеяло.
Несколько дней после этого Ванванч хранил напряженное молчание. Когда его
спрашивали, как было в гостях, сдержанно отвечал, что понравилось. Подогретый